– Вроде того, – ответила Джиджи.
До Рождества оставалось только две недели, и Кэсси была почти в истерике – мать постоянно напоминала ей об обещании вернуться к бабушке Дорис, если не получится с работой.
Кэсси вымыла голову, покрасила ногти, смягчила кожу увлажняющим кремом, проглотила свои витамины и отправилась на просмотр – как обычно, чуть ли не с часовым запасом. Ей нельзя опаздывать. Особенно сегодня. Ведь это такой шанс! Демонстрационные фотографии понравились заказчикам, но понравится ли она сама? Она такая невезучая… Стэйси не могла сказать толком, что там за работа – какой-то каталог. Тысяча двести долларов в день, никаких особых требований, только свежесть и здоровье.
Кэсси никогда не болела. Даже если всех вокруг косил грипп, к ней зараза не прилипала. А теперь вот… Кэсси шла по Мэдисон-авеню чуть ли не согнувшись из-за мерзких спазмов в животе. Кэсси вошла в приемную, предъявила свою карточку и поняла, что больше не может терпеть.
Наверняка это из-за мерзкого кубинского ужина, которым вчера ее пичкала Джиджи. Ни с того ни с сего она стала на редкость любезной. Накупила продуктов, приготовила ужин. Только готовить она совершенно не умеет. К тому же Кэсси подозревала, что купленное Джиджи мясо было не первой свежести. Кэсси вообще не ела мясо с кровью, но ей не хотелось обижать Джиджи. И вот пожалуйста – отравление. Кэсси выбежала из комнаты и бросилась вниз, в туалет. Ее рвало снова и снова, а в адрес Джиджи сыпались страшные проклятия. Теперь о работе нечего и думать, и во всем виновата Джиджи. Кэсси вернулась в приемную – бледная и старательно улыбающаяся, – но женщина за столом не высказала никакого недовольства.
– Все в порядке, дорогая? Не надо так нервничать из-за этой работы. Не воспринимай ее слишком серьезно.
Вечером позвонила Стэйси:
– Тебя взяли. Молодец! Завтра в половине восьмого будь в студии «Саншайн» на пересечении Бродвея и Принса. – Кэсси ушам своим не верила.
– А что… примерки не будет?
– Знаешь, – Стэйси рассмеялась, – есть такие съемки, для которых примерка не требуется. Так что вперед! Ну, пока, – и Стэйси повесила трубку.
Кэсси не могла понять, в чем дело. Звучит подозрительно, но Стэйси вряд ли посоветует что-нибудь плохое.
Кэсси, конечно, не смогла удержаться и вечером как бы между делом сообщила Джиджи о завтрашней работе. Она попыталась было намекнуть, что это очень важные съемки, но Джиджи, услышав слово «каталог», сразу утратила интерес к разговору.
– Чепуха. Платят хорошо, но имя себе на такой работе не сделаешь.
Но подначки Джиджи никак не могли омрачить настроения Кэсси. На следующий день, радостно улыбаясь, она вошла в просторную, светлую студию. В огромных окнах сияло зимнее солнце. Счастливая, Кэсси уселась перед зеркалом, и над ней захлопотала девушка-визажистка. Макияж, правда, разочаровал: просто здоровое, цветущее лицо. Кэсси представляла себе нечто более тонкое и изысканное. Потом ее повели в гардеробную, в которой висело несколько платьев. Кэсси сняла одно из них с вешалки. Оно явно было ей на несколько размеров велико. Наверное, тут какая-то ошибка.
– Простите, – заволновалась Кэсси. – А где мои платья?
– Это они и есть, – отозвался стилист. – Переодевайся.
Шестнадцать платьев на двадцать четыре страницы каталога для беременных… Это была первая работа Кэсси Дилан в изумительном мире нью-йоркской моды. Целый день она проходила с подушкой, привязанной к животу, мужественно улыбаясь в камеру. И только в самых уголках глаз порой поблескивали слезы о ее так и не рожденном ребенке.
Почти месяц спустя Джиджи стояла посреди каменоломни неподалеку от Майами. Снимали лыжную серию – чего только не бывает в солнечном Майами! Куртка с капюшоном и лыжные брюки, огромные солнцезащитные очки… Сбоку примостился стилист с мешком бутафорского снега. Сейчас включат ветродуйную машину, и начнется метель.
Но Джиджи трудно было сосредоточиться на работе. Она думала о том, что увидела – а вернее, услышала – прошлым вечером.
Вчера Джиджи пришла в «Этуаль» после обеда и слонялась там допоздна, надеясь попасться на глаза Чарли Лобьянко. Она хотела похвастаться работой в Майами, пообещать, что в Милане она начнет новую жизнь, и он еще будет ею гордиться.
Постепенно агентство опустело, но в кабинете Чарли по-прежнему горел свет. Джиджи наконец решилась. Она подошла к двери и уже хотела постучать, но вдруг отдернула руку.
Чарли был не один. Говорила женщина. Да что там, она почти кричала, поэтому Джиджи расслышала все до последнего слова.
– Мистер Лобьянко, вам следует учесть две вещи. Во-первых, брат моего мужа – Артур Крафт. Девушка, которой вы сделали ребенка, – племянница мистера Крафта. И если он об этом узнает, я не сомневаюсь, что во все многочисленные журналы его издательской империи тут же поступит распоряжение прекратить всякие отношения с вашими клиентами. Во-вторых, моей дочери – четырнадцать лет. Она несовершеннолетняя.
– Но я клянусь вам, миссис Пэрриш! Я вашей дочери в глаза не видел.
– Ну, разумеется. Взгляните на ее фотографию.
– Миссис Пэрриш, я просматриваю сотни девушек – буквально сотни, это моя работа. Ваша дочь очень мила, но я не припоминаю, чтобы встречался с ней лично.
– И вы думаете, я это так и оставлю?
– Хорошо, но что вы от меня хотите? – спросил Чарли. – Я должен упасть на колени и сделать ей предложение?
– Советую не паясничать. Ситуация и так достаточно прискорбная. Я пока что не собираюсь передавать обвинения в прессу: не хочу никаких скандалов вокруг нашей семьи. Но вы рано радуетесь. Ждите моих адвокатов. Если Виктории придется родить ребенка, вы будете нести за него финансовую ответственность. И в любом случае нам необходимо достичь некоторого соглашения, чтобы не видеть слез на глазах моего деверя…
Миссис Пэрриш вышла из кабинета, и Чарли побежал ее провожать. В голове у Джиджи все наконец прояснилось. Выходит, она не единственная девушка, о которой забыл Чарли. Но с ней-то у него ничего не было. Может, он говорил правду этой миссис, как ее там, Пэрриш? Не сдержав любопытства, Джиджи скользнула в кабинет и схватила со стола фотографию Виктории Пэрриш.
Джиджи быстро глянула на снимок. Пляж… очень знакомый пляж со столь же знакомыми домами в стиле арт-деко на заднем плане. Потом она сунула фотографию за пазуху и выбежала из кабинета.
После съемок Спайк, шофер из автопроката, нанятый здешним агентом Джиджи Рэнди Филипсом, отвез ее в отель. Спайк, колумбиец с длинной шеей и золотыми зубами, носил полувоенную форму и был весьма популярен среди частенько наезжающих сюда съемочных групп.
– Сама-то откуда? – спросил он Джиджи. – Что-то ты не очень похожа на всех этих нью-йоркских фифочек.
– Боже упаси, – улыбнулась Джиджи. – Если уж на то пошло, я – местная.
Странно было возвращаться в этот безумный город в столь официальной роли. Вечером она ужинала в ресторане «Пасифик Тайм». Джиджи специально пошла туда, чтобы поздороваться с хозяином, Джонатаном Айсманом. Она встречала его в Нью-Йорке, в «Китайском гриле». Кроме того, он и сам подрабатывал моделью. Но все равно Джиджи было неуютно. Она вдруг снова ощутила себя маленькой Джиджи Гарсиа, незаконной иммигранткой с Кубы, вечно оглядывающейся через плечо, беззащитной и беспомощной. Только вот Елены больше нет. Джиджи приехала домой, в трущобы Колинза. Дверь открыл новый жилец – мерзкий старик в шортах, и Джиджи с пронзительной ясностью вспомнила того бродягу на пляже, с которого все началось. Она бросилась прочь. Странно было надеяться, что квартира останется пустовать.
Джиджи зашла к соседке и спросила о вещах Елены. Женщина несколько минут кричала на Джиджи: ты, мол, даже не удосужилась приехать на похороны родной матери! Джиджи пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не закричать в ответ: эта глупая старуха мне не родная мать! Наконец соседка вынесла трогательно маленький узелок, в котором была и картонка с документами. Джиджи быстро нашла, что искала, и выяснила, что Джина Гарсиа родилась 9 ноября 1978 года в Гаване. Родители – Мария и Эрнесто Гарсиа. На Кубе что, всех зовут Гарсиа? Ее приемная мать – Елена Гарсиа. Единственная мало-мальски известная кубинская кинозвезда – Энди Гарсиа. Обнаружив свидетельство о рождении, Джиджи почувствовала себя как-то уверенней.