Когда я стала главной девушкой проекта «ЛЕБЕДЬ» и меня должны были представить мистеру Такамото, Чарли кратко проинструктировал меня, как себя вести. Он объяснил, что японцы терпеть не могут вторжения в их мир, они считают себя единственными и неповторимыми, и всякий человек со стороны, то есть иностранец, который начинает расспрашивать о тонкостях их культуры, вызывает у них досаду. Это означало, в частности, то, что даже если мистер Такамото и относился ко мне с известной теплотой, он бы просто взбесился, если бы я вздумала держаться с ним просто и по-приятельски, как, скажем, с тем же Чарли. И еще я узнала, что самоуверенность и напористость, эти основы американского образа жизни, в Японии стоят в числе смертных грехов, и потому, несмотря на скромность и как бы незаметность мистера Такамото, ни на секунду не забывала, что от этого человека в очень большой степени зависит моя карьера.
Случайно я узнала, что несколько лет назад мистеру Такамото, ушедшему было на покой, из-за семейной трагедии вновь пришлось вернуться в бизнес. Сын мистера Такамото, сменивший отца на посту председателя компании, погиб в авиакатастрофе. Следующим наследником был Хиро Такамото, внук, который как раз в то время получал образование в Америке и Европе. После смерти отца Хиро вызвали в Осаку, управлять компанией. Он с радостью ухватился за этот шанс, но Америка сильно испортила его, и он начал употреблять свою власть во вред себе и другим. Смазливый, стройный, удивительно высокий для японца, он приобрел привычки типичного западного плейбоя. Пил, баловался наркотиками, волочился за женщинами – даже меня пытался соблазнить почти сразу же после того, как я стала главной девушкой проекта «ЛЕБЕДЬ». Хиро был типичным представителем нового поколения японцев, так называемого Хрустального Поколения, помешанного на конкуренции, материализме и западных ценностях общества потребления – настоящее проклятие для старого мистера Такамото. Но если старший Такамото действительно мог выдержать любую конкуренцию, то Хиро был абсолютно бездарен в бизнесе, и всем было очевидно, что такой председатель компании непременно разорит ее. У старшего Такамото не было выбора, и он снова вернулся к делам. Хиро дали чисто символическую должность в нью-йоркском отделении компании; впрочем, он скоро снова пустился во все тяжкие.
И все же я должна предупредить мистера Такамото о своем уходе, я слишком уважаю его. И потом, многим ему обязана. Он так хорошо относится ко мне, постоянно твердит, что мои черные как смоль волосы и кожа оттенка слоновой кости делают меня похожей на японку, хотя на самом деле у японок кожа не белая, а «цвета спелой пшеницы», так говорят они сами. И еще он однажды сказал мне, что всю жизнь хотел иметь дочь, похожую на меня. Можно, конечно, попросить Чарли сказать ему о моем решении, но, к сожалению, я чувствовала, что должна это сделать сама – иначе совесть замучает. Странно, что я так волновалась по поводу этого разрыва, в общем-то обычного в нашем жестоком бизнесе. Но ничего не поделаешь: мистер Такамото почему-то значил для меня очень много, хотя в этом мире моды мне лично было почти на всех наплевать.
Честно говоря, я и сама не знала, почему мне непременно хочется уйти из проекта «ЛЕБЕДЬ». Похоже, мне вообще наскучило быть супермоделью. И я хочу уйти. И теперь я могу себе это позволить. У меня достаточно денег; если их с умом вложить, то хватит до конца жизни и мне, и Гарри, если он, конечно, согласится принять что-нибудь от меня. Какие бы решения я ни принимала, я всегда учитывала и интересы Гарри.
Финал конкурса «Девушка года» в Нью-Йорке был куда более изысканным мероприятием, чем стихийное сборище в лондонском «Хилтоне». Смокинги, черные бабочки, вечерние платья, и никакой толпы у входа. Все это сильно походило на обычный серьезный показ, с той только разницей, что происходило не в огромных шатрах на Брайант-сквер, позади Публичной нью-йоркской библиотеки, а в знаменитой гостинице «Плаза».
В конкурсе в общей сложности приняло участие около трехсот тысяч девушек со всего света, в финал вышли победители региональных конкусов из тридцати пяти стран. Я знала, что у девушек позади изматывающие репетиции, ночь за городом и традиционный объезд Центрального парка в сопровождении поклонников. Знала я и то, что над ними усердно поработали лучшие парикмахеры и специалисты из института красоты. Большинство девушек впервые в Нью-Йорке, а многие иностранки вообще впервые в Штатах.
Я могла себе представить, что творится у них на душе, как кружит им голову контракт с агентством «Этуаль» и двести тысяч долларов, причитающиеся в качестве первого приза. Впрочем, получить второй или третий приз тоже неплохо – соответственно сто пятьдесят и сто тысяч долларов. Странно, почему же я вдруг разочаровалась в этом ослепительном мире, где, по сути дела, была королевой.
Я так и не набралась смелости заговорить с мистером Такамото о своем решении. Для него, кстати, было полной и довольно неприятной неожиданностью приглашение стать членом жюри. Все это, безусловно, не в его вкусе. Однако даже моего поверхностного знания о японцах хватило, чтобы понять: мистер Такамото лучше вытерпит все неприятности, связанные с этой почетной обязанностью, чем огорчит Чарли Лобьянко отказом. В ожидании начала церемонии мы вели светскую беседу. Спросили друг друга о здоровье. Я поинтересовалась, как себя чувствует миссис Такамото, которую, кстати, ни разу не видела, – оказалось, она чувствует себя превосходно. Тут мистер Такамото по обыкновению заметил, что пора бы и мне остепениться и обзавестись семьей. В заключение он спросил, что я сейчас читаю. Я была очень благодарна ему за то, что он познакомил меня с японской литературой. На Рождество он прислал мне книгу Хинихиро Танидзаки «Сестры Макиока», а я ему – роман Кадзуро Исигуро «Развалины дня». Мы немного поговорили об этих книгах, потом он спросил, как мне понравился фильм, снятый по «Развалинам дня», и что я думаю о недавно прогремевшем японском дизайнере Кохи Тадзумо, который, как и Исигиро, жил и работал в Лондоне.
– У вас в Англии, – сказал мистер Такамото, и я почувствовала в этих словах горечь оттого, что эти два известных японца предпочли жить за границей. В этот момент в комнату жюри вошел Хиро; он был уже пьян, и я подумала, как, должно быть, больно старику смотреть на своего непутевого внука. Мне захотелось обнять мистера Такамото, сказать что-нибудь ласковое, утешить, – так я поступила бы, окажись на его месте мой дед, отец или один из моих дядюшек. Но в отношении мистера Такамото это выглядело бы непозволительной вольностью.
Нашу беседу прервал Доналд Трамп, владелец отеля «Плаза» и, по праву владельца здания, где проходит конкурс, тоже член жюри. Я недавно встретила Айвану, и она пожаловалась, что после их с Трампом развода парни из охраны здания не позволили ей вынести свои вещи из небоскреба «Трамп Тауэр». Мы с Айваной никогда не были особенно близки, но мне нравилась затаенная теплота ее карих глаз, и, несмотря на то, что ее скандальная жизнь вызывала у меня такие же неприятные чувства, что и сам Трамп у мистера Такамото, я тем не менее относилась к ней с известным уважением. А вот вид Доналда всегда вызывал у меня приступы смеха. Дело даже не столько в нем самом, сколько в его фамилии: Трамп. Мне всегда при виде его хотелось сказать какую-нибудь глупость, вроде: «Привет, Доналд, трам-пам-пам!»
Меня вызвали на подиум. Церемония начиналась. Мэр Нью-Йорка сказал вступительное слово, и мы с Чарли начали по очереди читать вслух свои розовые карточки.
– Привет, Чарли. Здравствуйте все! – читала я.
– Думаешь, пора начинать? – читал в ответ Чарли.
– Похоже, пора, Чарли. Девушки уже, наверное, умирают от волнения, – так было написано на моей следующей карточке.
– Ну что ж… В таком случае, леди и джентльмены, прошу поприветствовать пятьдесят девять красавиц, финалисток конкурса «Девушка года»…