Я знала в тот вечер, что родители Кейти вернутся не скоро, легла на диван и заснула. Потом мне рассказали, что пожар начался около часу ночи, загорелось у меня в квартире – никто так и не понял, почему. Если бы в ту ночь я спала дома, я бы задохнулась от дыма. Пламя мгновенно распространилось на всю квартиру и скоро перекинулось на входную дверь Франклинов. Меня разбудил запах горелого пластика и идущий из кухни дым. Сперва я подумала, что забыла что-то на плите, когда разогревала ужин, но тут же увидела, что дым валом валит из-под двери, ведущей в прихожую.
И тут я с ужасом подумала о Кейти.
Ее комната была рядом с прихожей. Я бросилась в ванную, намочила полотенце и, прижав его к лицу, побежала к девочке. Сначала мне показалоось, что Кейти умерла, я схватила ее обмякшее тельце, бегом понесла в комнату родителей, положила ее на пол и стала судорожно дергать окно.
Оно не поддавалось, тогда я схватила стул и разбила стекло. Выбираясь с Кейти на пожарную лестницу, я в кровь изрезала руки. Прижимая девочку к груди, я поспешно спускалась вниз под ободряющие крики и улюлюканье собравшихся возле дома людей. Улюлюканье относилось к Эдди Россу и его любовнице с огромным бюстом – они тоже спускались по лестнице, совершенно голые. Странно, но это было вмешательство слепой судьбы, – или как там говорится. Бог наконец-то услышал мои молитвы и помог мне – наслал этот пожар.
Потому что внизу нас уже ждали газетчики. Кейти была жива, я вынесла ее из огня, спасла ее. Примчалась «скорая», нас быстро туда запихнули, но все же репортеры успели выспросить, кто я и что я делаю. «Меня зовут Эми Ла Мар, – сказала я. – Я модель, – и по наитию добавила: – Работаю для Барбары Харпер». На другое утро в газетах появилось сообщение: «Модель из Англии вынесла девочку из горящего дома», – и потрясающая фотография: фотокорреспонденту удалось ухватить торжествующее выражение, которое появилось на моем лице, когда я ступила на последнюю ступеньку пожарной лестницы. Но самое главное, что я была ненакрашена: в моем лице соединялись детская неискушенность и природная африканская красота, и черно-белое платье подчеркивало это. Словом, умопомрачительный снимок!
Неожиданно я стала героиней. В конторе у Барбары беспрестанно звонил телефон. Моя квартира выгорела дотла, и Барбара предложила мне пожить у нее. Чуть ли не каждый день модные журналы придумывали рекламные истории про пожар и вызволение из огня, и только одна модель участвовала во всех этих съемках: я. Скоро я уже улыбалась с обложек: сперва – журнала «Вайб», а через два месяца – одного из самых популярных журналов мод. Потом меня пригласили в Париж позировать для коллекции «Ксули Бет», и я полетела туда после того, как закончились все нью-йоркские съемки.
Так наконец ко мне пришла удача.
НЬЮ-ЙОРК—ЛЕЙК КОМО, 1994
Я любила сниматься в студии Фабрицио Ферри «Индустрия» – этот фотокомплекс на Вашингтон-стрит в нескольких кварталах от Вестсайдского шоссе мне казался кусочком Италии.
Летом здесь собирались стилисты, фотографы, редакторы журналов мод; за столиками под открытым небом они болтали, закусывали и выпивали. Но на этот раз я впервые снималась у Фабрицио Ферри зимой. Зима была очень снежная, по улицам Нью-Йорка невозможно было проехать. Машины стояли, погребенные под снегом, и все боялись, что ударит мороз, ведь тогда все покроется ледяным панцирем и до весны о езде на машинах придется забыть. Городские власти бросили на улицы снегоочистители, они лязгали и скрежетали повсюду. Целый час я добиралась в такси с 76-й Восточной улицы до фотокомплекса, занимающего квартал между Джейн и 12-й. Я сильно опоздала.
И вот наконец мы подъехали к комплексу, но мне пришлось пройти еще полквартала вдоль тротуаров по тропке, расчищенной от снега. Было прекрасное утро с легким похрустывающим морозцем, яркое солнце светило в ясном голубом небе. Здесь, на Вашингтон-стрит, чувствуешь себя словно за миллион миль от центра Нью-Йорка – вокруг склады, базы, где фасуют мясо, грузчики таскают гигантские говяжьи туши, скользя по льду, проваливаясь в снежные сугробы; их обгоняют длинноногие фотомодели, которые спешат в студии. На Мэдисон-авеню ничего подобного не увидишь. Я бегом пробежала по бетонному пандусу к пятой студии – всего их здесь восемь – и, после долгих извинений, начала гримироваться. Меня будут снимать для журнала «Вог», это реклама вечерних платьев в стиле «кимоно» – меня и пригласили из-за моей слегка японской внешности.
Все утро мы работали, как звери, и в полдень отправились обедать в расположенное направо от входа в «Индустрию» кафе «Брейк», – фотокомплекс держит его для своих сотрудников. Это прелестное местечко, хотя человек со стороны не увидел бы в нем ничего особенного. Именно это мне и нравится – никакого снобизма, никаких претензий. На желтых кирпичных стенах черно-белые фотографии: самолеты, гитары, деревья; потолок выкрашен в оранжевый цвет. Вдоль одной стены тянется стойка бара, вдоль другой – длинная скамья, а перед ней два огромных стола: один деревянный, другой мраморный на металлической подставке. В углу стоит ведро из-под шампанского, забытое после какого-то ночного пиршества. Многие знаменитости любят устраивать здесь вечеринки – Эдди Мерфи, Ральф Лорен, Мадонна, Лео Кастелло… Модели в бигуди заглядывают сюда в перерывах между съемками; вдруг кто-нибудь вбежит и крикнет шеф-повару: «Идет вторая студия!» – тут же накрывается большой деревянный стол, и на кухне в дальнем конце кафе начинается переполох, и вот уже вся вторая студия в полном составе рассаживается за столом и принимается за суп, салат, пиццу по-домашнему, макароны и белые грибы, которые накануне вечером приготовила Карен, менеджер студии и большая любительница готовить.
За стойкой бара стоял незнакомый молодой человек. Я села на табуретку и заказала эспрессо. Он улыбнулся, и я улыбнулась в ответ.
– Вы здесь новенький?
– Да, – кивнул он. – Меня зовут Майо.
– Вы англичанин? – я уловила знакомый акцент. – А как ваше имя?
– Это и есть имя, точнее прозвище. Как ваше – Лебедь.
– Почему же Майо?
– Потому что он готовит гениальные майонезы! Лучше, чем «Хеллманз», – крикнул кто-то.
Мы немного поболтали, и он мне понравился, – один из тех мальчишек, что мечтают попасть в мир моды. Он довольно много знал о нашей профессии – должно быть, наслушался девушек, которые заходят сюда после съемок. Впрочем, этим и ограничивался его жизненный багаж, разве что прибавить к этому кулинарию. Если он умеет делать гениальные майонезы, подумала я, может, он вообще отлично готовит? Дело в том, что я уже давно прикидывала, не нанять ли кухарку, чтобы она приходила ко мне в «Карлайл». Роскошь, конечно, но, по-моему, вполне позволительная. Конечно, я всегда могу заказать готовую еду из ресторана, а порой не без удовольствия вожусь на кухне сама. Но я выросла в доме, где готовила кухарка, и в этом отношении избалована. Как хорошо – придешь домой после целого дня напряженной работы, а тебя ждет вкусный домашний ужин. Наверное, еще и поэтому я люблю бывать в «Индустрии»: проголодаешься, побежишь в «Брейк», и тебе подадут такой обед – пальчики оближешь!
Если сейчас не поговорю с Майо, подумала я, значит, уже никогда не осуществлю свою мечту. Я подошла к шеф-повару и спросила у нее, готовил ли Майо здесь что-нибудь и как это у него получается.
– Превосходно! Только он такой странный – все готовит дома. Он живет с родителями совсем близко, как раз напротив, и каждый день приносит готовые блюда. Очень вкусные… Да вот, попробуй сама его булочки с заварным кремом, как раз сегодня утром принес.
Булочки оказались просто неземные. Да, этот молодой человек может меня осчастливить… Я быстренько вернулась к бару и напрямик предложила Майо подработать у меня – по вечерам готовить ужин. Это его явно ошеломило: он сказал, что должен подумать, и спросил, можно ли мне позвонить. «Разумеется, – ответила я, – только не откладывайте звонок надолго», – и пошла назад, в студию.
Назавтра все разъяснилось. Мне позвонила женщина и заговорила с мягким ирландским акцентом: