– Так ты знал, кто я?
– Конечно. Нора сказала, что мы должны обязательно познакомиться. Она была у меня и видела, что все стены моего кабинета увешаны твоими фотографиями из журналов. Нора – умная женщина. Она знала, что ты в городе, вот и…
– Так это она устроила наше знакомство? Нора? Вот старая интриганка! А мне сказала, что пригласила тебя, чтобы познакомить с Челестой.
– Правильно сделала. Иначе ты бы не явилась на тот обед. Она мне рассказывала, что ты не любишь никуда ходить. И этим ты мне еще больше понравилась.
Умный ход – объясняться в тесном пространстве «чироки», где дальше слов дело не может зайти. К тому же через четверть часа я уже буду лететь в небе, и скоро нас разделят тысячи миль.
– Ты сказал, что писатели очень любопытные, – переменила я тему.
– Да. Я хочу знать, что же все-таки случилось в твоей семье? Если, конечно, ты хочешь об этом говорить.
Хочу ли я? Какое счастье – с кем-то поговорить! Долгие годы мне едва удавалось перемолвиться об этом несколькими словами – и только с членами моей семьи. Долгие годы я таила в себе подробности той истории. Боялась быть откровенной, чтобы не сказать что-то лишнее. И я рассказала ему все – как никому и никогда, и поняла, что долгие годы была очень, очень одинока, но почему-то не сознавала этого.
Как он меня слушал! Время от времени только ободряюще касался моей руки, лежащей на сиденье рядом с ним. Я рассказала ему все – даже то, где прячется Гарри и что в Англии я обязательно его увижу.
– Ты из Италии поедешь в Англию? – спросил он и прибавил: – Я тоже через неделю полечу туда. Моя книга выходит и в Лондоне, издательство пригласило меня на презентацию.
Я дала ему телефон Грейс Браун и сказала, что у нее он сможет узнать, когда я вылечу из Милана.
– А в Италию тебе позвонить можно? Дай телефон.
На меня вдруг нахлынул страх. Я ведь едва знаю этого человека, видела его всего два раза в жизни! И у нас, кроме Норы, нет общих знакомых. У него может быть тысячу разных причин отвезти меня в аэропорт, а по дороге засыпать вопросами. А что, если он не только писатель, но и журналист? Он мог все это организовать, руководствуясь совсем иным сценарием…
– Дай мне небольшую передышку. Надеюсь, ты понимаешь.
– Да, конечно. У тебя есть мой нью-йоркский номер, так что ты знаешь, где меня найти.
В голосе его звучало искреннее разочарование. В аэропорту он крепко, чуть ли не до синяков поцеловал меня.
– Я помню, что ты – фотомодель, и тебе надо беречь кожу. Но ты неделю не будешь работать, а мне так захотелось поцеловать тебя.
Самолет взлетел, я сидела у окна, потягивала шампанское. И вдруг поняла, что ведь и мне хотелось того же. Прилетев в Италию, я первым делом позвонила Норе и расспросила ее о нем. Понадобилось какое-то время, чтобы отвлечь ее от газетной сенсации, но наконец мне это удалось.
– Рори Стирлинг? Деточка, о чем ты говоришь? Я знаю его с пеленок. Он абсолютно очарователен. Его можно упрекнуть только в одном – он настоящий отшельник. Никуда не выходит, нелюдим, до отвращения замкнут в себе. Кошмарный гость для хозяйки. Признаюсь, я уже несколько месяцев думаю о том, как вы подходите друг другу. Но если б я заикнулась об этом, вы бы убежали от меня за тысячу миль. Я счастлива, что наконец-то соединила вас, потому что это союз, заключенный на небесах.
Конечно, это просто выражение, сказала я себе, так всегда говорят – по поводу и без повода.
Но все-таки ее слова заставили меня задуматься.
Вилла Лауры Лобьянко на озере Комо непередаваемо прекрасна. Семья Лобьянко многие десятилетия владела в Комо текстильной фабрикой. Милан во многом обязан Комо тем, что вырос в одном из самых крупных мировых центров моды. Шелковые фабрики Комо и все связанные с ними исследовательские компании стали главным фактором успеха местных дизайнеров, создающих фасоны готового платья. И Армани, и Версачи оба работали с семейством Лауры, здесь их идеи превращались в красивые ткани, но, что более важно, Лобьянко материально поддерживали молодых дизайнеров в начале их карьеры; эта поддержка помогала им выжить в жестоких условиях рынка и выдержать конкуренцию с французами.
Мне Лаура тоже очень помогала. В самом начале моей карьеры Чарли повез меня на виллу «Луини» познакомиться с матерью. Я всегда подозревала, что в выборе девушек-моделей он целиком и полностью полагается на мнение матери. Мне нравятся озера Италии – сосны, дубы, каштаны на крутых склонах гор, спускающихся прямо к воде, сложенные из камня дома, связанные старинными арочными галереями… Я люблю смотреть, как бесстрашно качаются на волнах от проходящих больших кораблей крошечные лодчонки на пристанях рыбацких деревень, меня волнуют литературные ассоциации, которые вызывают эти места. Вергилий был очарован ими. И, кажется, Лонгфелло писал: есть ли еще где-нибудь на земле столь совершенная красота?
К вилле «Луини» я всегда подъезжаю на скоростном катере. С озера видны снежные вершины Альп вдали и пальмы вдоль побережья. Катер приближается к берегу, я встаю и бросаю первый взгляд на терракотовые черепицы виллы; катер причаливает к маленькой замшелой пристани, над которой возвышаются тяжелые чугунные ворота восемнадцатого века. Они висят на двух каменных колоннах, увенчанных статуями львов, точь-в-точь как возле нашего дома в Болтонсе. Ключи от ворот давно потеряны, я обхожу колонну и иду через луг, заросший по колено лавандой и ромашками, и опять вспоминаю – вот так же идешь лугами к дому в Уилтшире. К вилле ведет аллея, обсаженная кипарисами, в проемах между ними видны сады, террасы с балюстрадой, заросшие лилиями пруды, – в них смотрятся каменные херувимы; зеленая изгородь азалий и рододендронов, тисы, самшитовые деревья.
Родовой дом семейства Лобьянко великолепен, строили его по образцу флорентийских палаццо. Стены покрыты изящными фресками восемнадцатого века, роскошный салон на первом этаже строг и холоден – мраморные полы, зеркала в тяжелых рамах, консоли, хрустальные канделябры и бесконечные двери, ведущие на балконы с видом на озеро. Небольшая увитая зеленью беседка возвышается над садом и озером, мы в ней часто обедали – чувствуешь себя не так торжественно, к тому же там мне очень нравятся огромные терракотовые вазы с розовыми геранями. Спальня Лауры, диванная комната и гостиная – это уже другая планета. Современная миланская мебель вперемешку с итальянским Ренессансом, на полу связки книг, цветы, картины, красивые гобеленовые подушки, двери, расписанные вручную, огромные поленья в каминах, и все комнаты мягко освещены изящными настольными лампами.
Мы сидели с Лаурой перед пылающим камином, который запросто справлялся с февральским холодом. В первый вечер после моего приезда мы ужинали на подносах: горячий минестроне – куриный суп с овощами по-милански, салат, на десерт панеттоне и деликатесные сыры – горгонцола, маскарлоне, страчино. Когда мы перешли к десерту, я стала рассказывать Лауре о Рори Стирлинге. Сперва она слушала меня, не прерывая. Ее элегантная фигура была облачена в мягкий длинный кашемировый кардиган, надетый поверх шелковой блузы и широких белых шаровар. Серебряные волосы коротко подстрижены, гордый орлиный профиль изысканной тенью падает на стену, освещенную светом свечи. Красота ее – сильная, высокомерная, вызывающая, но я всегда знала, что душа у нее теплая, живая и даже романтическая.
Неожиданно она перебила меня.
– Скажи, ты веришь в il destino?
Верю ли я в судьбу? Я кивнула. Да, верю – после моды.
– Лови мгновение – так это у вас говорится? Всегда с первого взгляда знаешь: это он. Не слушай ничьих советов. Ты все сама знаешь. Когда встречаешь своего мужчину, лучший советчик – сердце. Этот мужчина несравним ни с кем, кого ты знала раньше. Молодые девушки думают, что каждый раз приходит новая любовь. Начинается это в пятнадцать лет, сейчас, может, даже в двенадцать, не знаю. Но когда ты встречаешь его, настоящего, сразу становится ясно: все прежнее – самообман. Мне кажется, Лебедь, ты вытащила свой счастливый билет. Сколько женщин так никогда и не встречаются с ним, никогда не переживают настоящей страсти или выходят замуж просто так, для порядка. А потом встречается он, и тогда семья рушится, и все страдают. Я вижу, как ты волнуешься… Значит, твой Стирлинг и есть этот единственный мужчина.