Он лежал в общей палате хирургического отделения. Лицо его было белое-белое. Но глаза такие мудрые и спокойные. Он улыбнулся нам, и я вдруг почувствовал огромное облегчение, словно с плеч упал какой-то немыслимой тяжести груз. Мы принесли ему фруктов, которые купили в супермаркете, а я отдал конверт от Мальвины.
-Я уже слышал, Ваня, о той трагедии, которая случилась в вашей семье. Прими мои соболезнования, - сказал отец Николай.
Я кивнул головой и в свою очередь спросил:
-Вы-то как?
-Да я ничего, держусь. С сердцем получше, а вот пока в реанимации лежал, заболел пневмонией. Лечу теперь ее.
-Поправляйтесь скорее, вы нам нужны, - сказал Лешка.
-Конечно, поправлюсь. Тут одна прихожанка мне книг принесла хороших, так я с вами поделюсь. Берите, читайте.
Он протянул нам целую стопку различных книжек без переплета. Мы поблагодарили, посидели еще минут десять и пошли.
Как умирают колдуньи
На улице цвели абрикосы. Набрали цвет вишня и смородина. Сирень выпустила свои нежные грозди бутончиков. Весна творила с природой что-то невообразимое. И только сейчас до меня дошло, что это ведь чудо, когда из мертвых веток вдруг начинают вылезать зеленые листочки. Такого быть не должно. Но оно есть! И мы каждый год наблюдаем это чудо, вдыхаем его аромат, восхищаемся его цветом, но не думаем об этом, как о чуде...
Тут зазвонил мой сотовый. Это была Оля. Из-за перелома ноги она в школу не ходила. К тому же, из-за недавних событий мне вовсе не хотелось с ней видеться. Но голос ее был очень взволнованным:
-Оля, что случилось?
-Бабушка... Ей плохо, а тут эти драку затеяли. Приходи быстрее, мне нужна твоя помощь!
-Я с Лешкой.
Я объяснил ситуацию Лехе, и мы изменили курс на 180 градусов. Лешка приуныл.
-Не думал я, что опять туда пойду. Ведь сказано в Библии: «Не ходи к колдунье», - пытался вразумить меня Леха.
Солнце начинало садиться. Мы свернули на их улицу. Я сказал Лешке пришедшее мне на ум оправдание:
-Понимаешь, мы сейчас идем к Дарье Ивановне не как к колдунье, а как к простому человеку, которому нужна помощь.
В этот момент я увидел того самого мужичонку с козлиной бороденкой, которого считал Коршуном. Он стоял неподалеку от Олиного дома, опираясь на черный джип, и делал вид, что кого-то ждет.
-Не смотри на него, - шепнул я Лехе, - это Коршун.
Мы позвонили, но никто не открыл дверь. Я вспомнил, что за кустами сирени есть маленький лаз во двор.
-Пойдем! Тут дыра, - прошептал я, и мы скрылись за кустами сирени.
Благополучно минуя забор через эту дырку, мы попали во двор того самого дома, где жили Дарья Ивановна и Оля. Входная дверь в дом была приоткрыта, и оттуда слышались какие-то голоса. Мы поспешили войти в дом.
В зале, которая по сути дела была залой ожидания для многочисленных клиентов Дарьи Ивановны, две тетеньки, крича друг на друга, пытались поделить какую-то папку с бумагами. Оля с двумя костылями и загипсованной ногой испуганно выглядывала из комнаты своей бабушки. В одной из этих воинственно настроенных женщин я узнал ту самую, с крысиной мордочкой. «Значит, живая», - с облегчением подумал я.
-Что тут происходит? - голосом Шерлока Холмса спросил Лешка. Когда надо, он умел говорить так, как говорят только взрослые, и от его слов сразу стало спокойнее.
-Быстрее идите сюда. Бабушке плохо, - сказала Оля.
-А эти что дерутся? - спросил я.
-Потом объясню.
Мы вошли в комнату Дарьи Ивановны. Она лежала на диване и жутко стонала. Изредка можно было услышать какие-то слова, по-моему, что-то похожее на «воды дайте, горю я, горю». Я вздрогнул.
-Ей утром стало плохо, перекосило лицо, потом било руки и ноги, речь отнималась. Потом ей полегчало, но не надолго. Когда ей полегчало, она мне сказала, что может умереть. Но умирать ей тяжело будет, и что нужно осинку вбить в порожек, иначе она не умрет, а будет долго мучиться. Я не верю, что она умирает. Но она часа три так кричала!
Оля заплакала. Мне было ее очень жалко.
-Что ж вы доктора не вызвали? - спросил я.
-Были две скорые, - ответила Оля и указала рукой на горстку разбитых ампул и шприцы на столе. - Что-то кололи, но лучше не стало. А в больницу забирать отказались. Сказали, что таких старых не кладут.
Олина бабушка стала стонать сильнее, а ее правая рука и нога вдруг стали биться в судорогах. Мы в ужасе смотрели на это, но помочь ничем не могли. И от этой беспомощности и какого-то ужасного чувства безысходности, я почувствовал, что ноги мои стали ватными, а в глазах стало темнеть. Я подумал, что только обморока мне не хватало...
Вдруг голоса за дверью перешли на крик и повизгивания. Это вывело меня из моего дурацкого состояния. Приступ у Дарьи Ивановны прекратился, а Оля объяснила: