— Вы мне дадите немного поработать на себя, Барт?
С поворотом ключа Давид резко ворвался в комнату, тесня противника в ее глубину. Прикрыв за собой дверь, он заставил хозяина сесть в кресло. Темная паутина чулка мешала ему разглядеть лицо противника.
— Что вам угодно? — спросил хозяин кабинета.
— Нам? — Давид судорожным вздохом выровнял дыхание. — Нам хочется узнать, что нам здесь уготовили!
Давид всмотрелся в хозяина кабинета. Казалось, тот не был смущен. Напротив, он усмехнулся и закинул ногу на ногу.
— Перестаньте играть в гангстера, Ойх! Давайте поговорим спокойно. Если вам обязательно что-то нужно для самоутверждения и уверенности, то пистолет будет лучше. Он лежит в верхнем ящике стола, и вы можете убедиться, что он заряжен.
И снимите свой дурацкий чулок! Вы напрасно думаете, что он скрывает ваше лицо!
Давид зашарил в с толе, наткнулся на холодную рукоять пистолета и проверил обойму. Пистолет был заряжен.
Он сел в кресло, направив пистолет на собеседника, свободной рукой сорвал с головы чулок и спросил:
— Откуда вы меня знаете?
— Мы с вами встречались, Ойх. Я работал у Кена Роста в Шайхате: Помнится, вы частенько посещали доктора…
— Постойте! — Давид всмотрелся в собеседника. — У доктора был помощник, и он носил фамилию Лонг…
— Увы, — вздохнул собеседник. — Он сейчас ее носит.
— Вы изменились, — признался Давид. — С вашего
разрешения, я оставлю пистолет у себя. Он и в самом деле придает человеку некоторую уверенность. Доктор сел свободнее.
— Я чувствую, что вы жаждете от меня подробностей, — сказал он. — Вам совершенно ничего не известно?
— Почему же? — возразил Давид. — Кое-что я услышал сегодня. Вы изволили громко беседовать с неким серым человеком. Кое-что мне подсказали таблички на дверях кабинетов. Кое-что я домыслил сам. Как у любого писателя, у меня живое воображение.
— Тем лучше, — деловито отозвался Лонг. — Мы можем говорить открыто. Все эти государственные тайны мне надоели до тошноты. Что вы слышали о проекте «Кузнецы грядущего»?
— Ничего.
— Перед вами один из кузнецов. Вам хочется узнать, что это за проект?
— Разумеется.
— Вы когда-нибудь задумывались, что такое личность? Что отличает одного индивидуума от другого? Объем накопленной информации? Склад характера? Не отрицаю. Но этого недостаточно. Наряду с этими признаками личность определяется системой приобретенных социальных ориентиров, если хотите — социальных рефлексов. Измените их, и личность станет другой. Теперь вы понимаете, в чем состоит суть проекта?
— Кажется, понимаю.
Лонг удовлетворенно хмыкнул.
— Название проекту дал лично генерал Стан. Занимаясь проблемой человеческой личности, мы пришли к выводу, что преступника можно изменить. Не перевоспитать — это слишком долгий путь, — а именно изменить. Для этого достаточно сменить социальный индекс личности. Хотя бы частично. Представляете, Ойх? Честный человек окажется способным на чудовищные подлости, закоренелый грешник станет ангелом, нежный монолюб обратится в растленного полигама, а у сексуального маньяка и насильника простая мысль о чужой женщине будет вызывать обморочное состояние. Для этого не надо закладывать в мозг новой информации, сойдет и уже накопленная. Достаточно изменить социальные ориентиры личности.
— Но это безнравственно! — не выдержал Давид.
— Наука сама по себе вненравственная категория, — прищурился Лонг. — Если бы люди соблюдали средневековую мораль отказались от потрошения трупов и изучения человеческой анатомии, они бы до сих пор подыхали от аппендицитов.
— Так вот на что клюнул Стан!
— Вы думаете, коммунисты бы отказались от перевоспитания своих жуликов?
— Но вы-то взялись не за жуликов! Вы рубите цвет нации!
— Пустое, Ойх. Это говорит система ваших социальных ориентиров, не более. Стоит вам побывать в нашей лаборатории, и вы с негодованием будете воспринимать подобные оценки других.
— Это хуже, чем физическая смерть! Лонг вздохнул.
— Знаете, о чем меня только что просили? Мне предложили осуществить социальную переориентацию группы руководителей ФНО, захваченных жандармским легионом во время последних боев.
Генерал Стан не хочет проливать крови. Он жаждет мира, не желая убивать непокорных.
— Он жаждет уничтожить их души?
— А что есть душа? — спросил Лонг. — Простое колебание электромагнитных волн, набор биотоков, не более. Можно сохранить человеческое сознание и после смерти организма. Достаточно поддерживать систему в необходимом рабочем режиме. Представляете, Ойх, можно создавать души без помощи божьей…
— Социальное переориентирование, — повторил Давид. — Слушайте, Лонг, ведь ваш учитель был порядочным человеком. Неужели вам не стыдно? То, что вы делаете, куда страшнее ремесла палача.
Лонг встал и подошел к окну. Давид настороженно следил за ним. Некоторое время Лонг молчал, глядя на голубые лучи прожекторов, беспорядочно разрезающие тьму ночи. Он повернулся к Давиду.
— Эта была неплохая научная проблема, — задумчиво сказал он. — Лепить человека, как- пластилин. Чувствовать, что ты можешь вылепить из него все, что угодно. В некотором смысле не только чувствовать себя богом, но и быть им. Не смотрите на меня так, Ойх. Вам интересно заниматься литературой, придумывая своих героев? Разве ваши герои не тот же пластилин, который вы мнете, как вам заблагорассудится, и из которого вы лепите все, что вам угодно? А мне нравилось лепить саму жизнь. Меняя человека, я изменяю мир. Сказать, что меня заставили, — значит, солгать. Я сам взялся за эту работу и делал ее увлеченно. В тюрьме опыты были довольно убедительны. Но что тюремная дрянь, она пластилин, который можно лепить кулаками и пощечинами, в них одна видимость человека. Они в массе своей готовы быть такими, какими им прикажут быть. И мне захотелось попробовать себя не на жаждущем выпивки скоте, но на человеке достойном, социально устоявшемся. Он мог измениться, и тогда я прав, и наше общество может пластилиново меняться под пальцами умелых рук. Такое общество не заслуживает снисхождения и достойно, чтобы им управляли сильные. Но он мог и остаться неизменным, и тогда бы можно было успокоиться на этом. Я хотел развеять химеры моей души. Самое страшное для человека — его нереализованный искус, он гложет душу и постепенно съедает ее, захватывая все человеческие помыслы и рождая сожаления о несбывшемся. У человека только один выход: покориться искусу или выбросить его из головы, навсегда забыть.
Я покорился. Когда Стан сделал мне предложение совместной работы, я не особенно колебался. У меня руки дрожали от желания попробовать. Здесь, на острове, первым стал этот ваш Скавронски. Признаться, я испугался, узнав о его смерти. У меня и в мыслях не было, что есть и третий вариант для сильной личности.
С последующими экспериментами я понял, что могу реально, понимаете, реально наводнить мир скотами вместо искренних и честных людей. Вы слушаете меня, Ойх?
— Да, — с некоторым усилием отозвался Давид.
— Презираете? — Лонг сел на край стола, впрочем, не решаясь приблизиться к ночному гостю. — Возможно, что вы правы. Это и в самом деле настоящее убийство. Со смертью одного человека рождается совершенно иной. Но прежнего-то никогда не будет!
И я понял, что заигрался. Заигрался и проиграл. Я не хочу готовить для Стана и его референта доносчиков и предателей из настоящих людей. Я не хочу наполнять мир сволочами и нежитью вместо честных. Не хочу! Но что мне делать, если я подписал свой договор с дьяволом?
— У каждого человека, — жестко сказал Давид, — есть выход. Если он человек.