Не буду описывать, как мы спускались с Кабаргинского перевала. Скажу только, что спуск занял у нас больше времени, нежели подъем, ибо северный склон хребта оказался совершенно голым, каменистым, без единого деревца и кустика — сизый лишайник да сырой мох...
Наступило утро девятого дня. Оно выдалось тихое, ласковое, солнечное. Казалось, сама природа стремится ничем не омрачить наши поиски «корня жизни», который, как утверждают искатели, чаще ждет к себе человека, чем бежит от него, потому что сам корень похож на человека и любит общество себе подобных.
Посмотрим же, — так ли это?
Построившись по фронту в одну линию, с небольшими интервалами, мы начали зигзагообразно разгребать посохами густые заросли папоротника, кислицы, актинидии и множества разнотравья, среди которого особенно много встречалось полыни и осота. Движения наши были очень медленными и несколько боязливыми, как у саперов, нащупывающих спрятанные под тонким слоем земли мины. Мы двигались очень расчетливо, чтобы солнце ни на минуту нас не ослепило, — с востока на запад или с севера на восток, и непременно по солнцу. Через каждые пять — десять шагов левофланговый Лемешко надламывал кусты, отмечая маршрут нашего поиска. То и дело приходилось перескакивать через коряги, камни, обходить широкие стволы кедров и пихт, плотно обвитые лианами лимонника и дикого винограда. Но от этого ритм нашего движения не нарушался.
Порою мы несколько расходились и шли не «посох к посоху», а метрах в пятидесяти — ста друг от друга, сближаясь снова в определенном месте.
Разведка женьшеня происходит обычно при полном молчании, потому что искатель весь сосредоточивается на одном: а вдруг среди сплошной зелени, среди бесчисленного количества кустарников и трав глаз остановится на характерных ярко-зеленых листьях; вдруг, разгребая заросли, искатель обнаружит гладкий, круглый, темно-пурпурного цвета стебель с зелеными полосками и крапинками; или наконец вспыхнут вдали на зеленом фоне ярко-красные ягоды...
Словом, отвлекаться на разговоры теперь не время. Я лишь изредка успеваю взглянуть на часы, но Никита Иванович бросает в мою сторону сердитый взгляд. И все-таки я замечаю, что мы идем уже полтора часа. Это видно и по солнцу, которое высоко поднялось над вершиной перевала.
Маршрут разведки, выбранный нами произвольно, привел к каменистому распадку. Его можно было обойти стороной — справа и слева, — но мы спустились вниз прямо по мокрым скользким камням и начали тщательно обследовать распадок. Тут Никита Иванович обнаружил следы тигра и подал знак рукой: «Остановиться!» Но лицо нашего бригадира не выразило тревоги. Он, как всегда, был спокоен, сосредоточен и больше прежнего задумчив. Осмотревшись по сторонам, прислушавшись, он выбросил вперед посох. Мы последовали его примеру.
И снова, с прежней медлительностью — приблизительно полкилометра в час, — шли мы, «прочесывая» распадок. Выбравшись из него, продолжали свой путь по целине.
Было уже два часа, когда Никита Иванович разрешил нам короткий отдых. Но мы не садились на траву, а стоя, опершись на посохи, закурили. Здесь Лемешко впервые в этот день сделал на кедрах отметки топором. На первом дереве он вырубил три кривых затеса, на втором вырезал треугольник, на третьем — квадрат. Это означало, что разведка кончилась, пришла пора разделиться по два человека и разойтись по тайге. Условные сигналы связи — три удара посохом по стволу дерева, а в случае тревоги — нападения хищного зверя — выстрел в воздух.
Что касается меня, то я пока не очень понимал, какие результаты дала эта разведка. В сущности, это ведь был обычный поиск женьшеня, и пока что безрезультатный. А вместе с тем казалось, что где-то близко, быть может совсем рядом, уже незримо присутствует корень жизни. Было ли это самовнушение или предчувствие, или то и другое вместе, но душевная тревога рождалась сама собой. По тому, как вели себя мои таежники, видно было, что и они понемногу теряют прежнее спокойствие.
Цыганков с Никитой Ивановичем ушли вперед; мы с Лемешко взяли немного влево. Мне было поручено разгребать посохом заросли и в определенных местах — по указанию Лемешко — надламывать кусты и делать на ближайших деревьях зарубки. Лемешко, разумеется, не надеялся, что я способен буду обнаружить женьшень, хотя я хорошо изучил все приметы растения. Но я искал, настойчиво искал, до боли в глазах напрягая зрение и не теряя надежды, что вдруг взгляд мой выхватит из хаотического сплетения зелени «чудо мира».
Занятый своими мыслями, я не заметил, как отдалился от товарища. Спохватившись, я стал возвращаться, но не нашел его на прежнем месте. Он почему-то скрылся в зарослях. Но вот кусты быстро раздвинулись, и я увидел взволнованного Лемешко. Не обращая на меня никакого внимания, он отбросил в сторону посох, сложил рупором ладони и громко закричал: