Было это в августе 1927 года. Убедившись, что поблизости никого нет, Батали принялся внимательно изучать место, где росли корни. Положив у одного из них камень средней величины, он долго разгребал заросли, осмотрел довольно большое расстояние в окружности. Вскоре Сяо обнаружил еще один корень, без наземных ростков, спящий. Искатель осторожно раскопал вокруг него землю и увидел поврежденную шейку.
Сяо Батали выполол вблизи корня посторонние травы, убрал несколько кедровых шишек, видимо упавших с большой высоты на женьшень и повредивших его, затер щепоткой земли больное место на шейке. Теперь, должно быть, корень проснется.
Семья женьшеня состояла из семи здоровых, живых корней в возрасте пяти — шести лет. Спящий, судя по прежним рубцам на шейке, был постарше, но «сон» задержал его рост. Сяо Батали не сразу решил, как поступить с молодыми корнями. Мелькнула мысль: пересадить их поближе к своему шалашу, чтобы через несколько лет, когда они достигнут зрелого возраста, без особых хлопот выкопать корни. Но пересаженный корень скупщики брали неохотно. У него уже нет той целебной силы, какую содержит в себе непересаженный женьшень. А для искателя пять — шесть лет ожидания не такой уж большой срок.
В восточной медицине считалось — и Сяо хорошо знал это, — что только десятилетние корни полностью приобретают свои целебные свойства.
Сяо Батали вспомнил, как лет пятнадцать назад он пересадил молодой корень и как трудно было сбыть его скупщикам. Нет, с этим богатством шутить нельзя.
И он решил оставить женьшень на месте.
Он сделал на деревьях зарубки, надломал вблизи женьшеня кусты, обнес каждый корень заборчиком из колышков.
В это время дважды прокричал петух. Сяо решил, что петух напоминает о себе, и, недолго думая, скрутил ему голову. Потом стал разводить костер.
Подкрепившись, искатель напился воды из речки, лег отдохнуть.
Тут он вспомнил о жене, которую не видел две зимы. Ли была добрая женщина; несмотря на долгие разлуки с мужем, всегда ласково встречала его, ухаживала за ним. В последний раз, когда Сяо прощался с ней, Ли жаловалась на свое здоровье, с трудом справлялась с работой на своем крохотном огороде. Сяо Батали отдал ей деньги, вырученные за трехлистный женьшень, перекрыл дерном протекавшую крышу избушки, переложил кан, заготовил вдоволь дров. Словом, сделал все, чтобы облегчить жене одинокую жизнь. Прощаясь с ней перед уходом в тайгу, он пообещал в скором времени вернуться, но не сдержал свое слово. «Пора, пожалуй, сходить домой», — подумал Сяо Батали.
И он стал строить счастливые планы: когда получит за семью женьшеня много денег, то разумно распределит выручку, чтобы ее хватило до конца жизни. «Куплю двух мулов, арендую участок хорошей земли...» — думал Сяо Батали, с наслаждением покуривая трубочку.
Он твердо решил спрятать глубоко в сердце тайну о счастливой находке. Место здесь глухое, нехоженое, а если туда и забредет какой-нибудь искатель, то увидит «хао-шу-хуа» и не тронет корней.
Таков священный закон тайги.
Зимой Сяо Батали покинул тайгу. Он пришел в родное селение и, к ужасу своему, застал Ли на смертном одре.
Соседи обрадовались возвращению Сяо. Все-таки жену похоронят не чужие люди, а законный муж. Но денег, чтобы купить жене приличный гроб и воздать умершей надлежащие почести, у Сяо не было. Все его надежды были связаны с будущим, когда подрастут заветные корни.
Сяо Батали решил немного пожить в своей избушке. Его просили об этом и соседи, которым ва-панцуй частенько помогал, когда после долгих странствий по тайге, выручив кое-какие деньги за свои корни, возвращался в селение. Подумав, Сяо согласился. Он, конечно, не рассказал им, что торопиться ему теперь незачем, что там, в глухой тайге, в устье реки Ваку дозревает его великое богатство...
И Сяо Батали, впервые за долгие годы бродяжничества, зажил оседлой жизнью. Первое время он очень томился, тосковал, но мало-помалу стал привыкать к новой обстановке.
Так, ожидая и надеясь, он прожил в селении несколько лет. А когда однажды подумал, что пора сходить в тайгу проведать семью женьшеня, и совсем было собрался в путь, то услышал от знакомых, что границы Советского Приморья стали непереходимыми. Сяо Батали вначале не поверил слухам. «Не может этого быть, — рассуждал он сам с собой, покуривая трубочку, — ведь родина моя не здесь, в маньчжурском селении, а там, в Уссурийской тайге, где когда-то стояло наше родовое стойбище. Все наши сородичи-удэхэ до сих пор живут и на Бикине, и на Самарге. Женившись на Ли, я только на зиму приходил сюда в селение, а теперь, когда я стал одинок, что мне мешает вернуться к своим сородичам?»