– Вам вменяется три дополнительных дежурства на этой неделе, – сообщил директор и с вызовом поднял бровь.
«Попробуй возрази», – читалось на его лице. Май не посмел.
– Да, господин директор, – обреченно отозвался он.
– Можете быть свободны, – сообщил Дольвейн и выжидательно уставился на Мая. – Вы же куда-то спешили, когда заметили меня. Если не ошибаюсь, вашей последней фразой перед тем, как я настиг вас, было «уходим».
Май нахмурился, развернулся и кивком головы предложил Омарейл следовать за ним.
Он позвал Омарейл пойти пообедать в ближайшую таверну. По пути она спросила:
– Почему ты пропустил дежурство? У тебя не было никаких важных дел.
– Я хотел посмотреть сегодняшний эпизод. – Он пожал плечами.
От виноватого Мая не осталось и следа – он снова довольно щурился от яркого солнца и насвистывал себе под нос какую-то мелодию. Распахнув и без того небрежно накинутый поверх белой рубашки зеленый жилет, он непринужденно засунул руки в карманы.
– Значит, ты знал, что тебе достанется?
Он вновь пожал плечами.
– Что такого особенного в этом эпизоде, что ты готов был пожертвовать тремя следующими ради него?
– Я не думал, что мне дадут еще три дежурства! Я рассчитывал на что-нибудь вроде строгого выговора.
– Но, кажется, господин Дольвейн знал, что это будет слишком незначительным наказанием для тебя, и решил проучить…
– Да. Он у нас очень проницательный, клопов ему под подушку.
В таверне Май посоветовал Омарейл заказать «Шуструю Креветку». Завернутые в лепешку креветки с густым соусом пришлись ей по вкусу – королевские повара никогда не готовили ничего подобного. Когда обед уже подходил к концу, как и разговор о самых сложных темах в математике, к их столу подошла высокая девушка.
Сперва Омарейл заметила только длинные волосы цвета кофе и зеленое платье. Затем она обратила внимание на лицо с красивыми округлыми чертами и большими оливковыми глазами. Прежде чем она успела осознать, что уже видела эту девушку раньше, Май надменно поинтересовался:
– Шторм, тебе чего?
И Омарейл поняла, что это была Шторм Эдельвейс, актриса из эпизодов. Та надменно подняла бровь.
– Ну и манеры… – произнесла она чуть хриплым голосом.
– Мы, крестьяне, народ простой…
Шторм закатила глаза, а затем все же, тяжело вздохнув, томно произнесла:
– Ты, кажется, сказал, что не появишься больше ни на одном моем спектакле. Зачем сегодня пришел? Я не хочу тебя там видеть.
– Я подумал, что не смогу критиковать твою посредственную игру, если не буду посещать выступления, – иронично ответил Май.
Омарейл неприятно удивилась тому, как грубо – несмотря на дружелюбный тон – разговаривал Май с этой девушкой.
– И не сможешь раздражать меня, что более важно, – отозвалась Шторм. – Ведь в этом цель твоего жалкого существования.
– Ну, по-твоему, в этом цель всех, кто тебя окружает.
Шторм просто недовольно фыркнула, а затем перевела взгляд на Омарейл.
– А это кто? – спросила она, и грубость Мая вдруг перестала казаться такой уж вызывающей.
Омарейл изобразила на лице легкое недоумение, и Май рассмеялся.
– Кто ты? – обратилась Шторм к ней напрямую, игнорируя реакцию обоих собеседников.
Снисходительно улыбнувшись, Омарейл ответила:
– Мы с вами незнакомы, и едва ли будем, так что мое имя совершенно не имеет значения.
Почему-то она была уверена, что ее предельно вежливый ответ – несмотря на явную грубость Шторм – вызвал раздражение. Может быть, она поняла это по тому, как недобро сузились глаза собеседницы, может быть, по тому, как она сжала пухлые губы.
Омарейл не могла перестать восхищаться тем, какую палитру эмоций могло выразить лицо, как много говорили глаза. Раньше ей это было недоступно – хотя она видела себя в зеркале, смотрела тайком пронесенные Севастьяной журналы, где нет-нет, да можно было встретить сердитые или счастливые лица. Но лишь теперь, поговорив с живыми людьми, она поняла, насколько больше дает беседа с глазу на глаз.
Впрочем, голос и интонации тоже обладают большой силой, по ним Омарейл научилась хорошо чувствовать эмоции людей. Вот, например, присутствуя при разговоре двух, казалось бы, противников, она слышала, как чуть дрожали их голоса, выдавая волнение и стремление сдержать истинные чувства. Оба пытались выглядеть спокойнее, чем были на самом деле. Омарейл могла ошибаться, но ей показалось, что Май и Шторм не просто недолюбливали друг друга – их отношения были куда сложнее.