«Ну, теперь Сартак обязательно победит», – улыбнувшись, подумал Бату. Мысли Хана вернулись к близкому штурму и он нахмурился. «А ты сам победишь?..» – промелькнула в голове далекая, сознательно отстраняемая мысль.
– Азамат! – громко позвал он.
Из толпы придворных Великого Хана вышел невысокий воин в иссиня черной кольчужной броне. Широкий желтый пояс перетягивал его узкую талию, такой же желтый шишак на голове был похож на жало, а темный плащ за плечам – на обвисшие крылья.
Азамат улыбнулся Батыю, обнажив ряд крупных зубов, и, приветствуя Великого Хана, молча поднял правую руку.
– Бери своих лучших воинов и иди к городу, – Бату кивнул на городские стены. – Прогони оттуда тупых бездельников-хорезмийцев, оставь только сотню и пусть они до конца разобьют ворота. Если будет нужно, помоги им. Потом ты вскроешь город, как вспарывают брюхо раненого медведя.
Азамат посмотрел туда, куда показывал великий Хан. Его улыбка превратилась в глумливую усмешку. Несколько секунд Азамат, прищурившись, рассматривал полуразрушенные стены и огромный «дом» стенобойной машины перед его воротами.
– Ты – великий Хан! – хрипло сказал Бату Азамат. – И, возблагодарим Аллаха за то, что ты будешь им всегда.
Воин поклонился.
– Ты хорошо понимаешь нашего Хана? – тихо шепнул Бури Кадану. – Потом он будет говорить, что семь недель ждал, пока не просохнут засыпанные рвы у стен «злого города», а сам город взял один малочисленный отряд лихого Азамата. Правда, на каждый десяток его воинов-волков в этом городке вряд ли надеется хотя бы одна овца.
– Великий Хан слишком спешит, – так же тихо ответил Кадан. – Ворота еще не разбиты, а Азамат слишком горяч, как раздраженная оса, ведь недаром он так похож на нее. Говорят, что когда Азамат два года назад стал мусульманином, и его спросили, кто более велик, Аллах или Бату, он ответил вопросом: а разве они не одно и тоже?..
Через полчаса в центре становища войска Бату послышался смех. Он рос, превращался в хохот и растекался вокруг медленно, как смола. Несколько тысяч воинов хана Азамата снимали доспехи, обнажаясь по пояс. Они вынимали из ножен мечи, с удивлением и весельем, будто видели впервые, рассматривали их и смеялись от радости. Другие воины еще стояли у больших котлов, над которыми клубился густой, чуть пахнущий корицей, пар и возле которых суетились шаманы, а остальные пили густое, коричневое варево. Отшвырнув в сторону ковши, они быстро веселели, кто-то принимался петь, но этих сразу одергивали – шлепали по щекам или били палкой по спине. Нескончаемый говор глушил отдельные слова в толпе и над ней стояло несмолкаемое «Ау-у-у!.. Ау-у-у!..»
– Азамат!!.. – вдруг взвыл чей-то голос на самой высокой ноте.
– Азамат!.. – тут же отозвалось многоголосое, ликующее эхо.
Хан Кадан бросил быстрый взгляд на лицо Бури. Тот хмуро рассматривал снятый с пояса нож – подарок Чингисхана.
– Алтайское зелье, – тихо сказал Кадан. – Великий Хан греет черным колдовством уже и так красную от жара кочергу.
– Бату умен, – почти не слышно, с усмешеой, ответил Бури. – Наверное, он считает, что в «злом городе» живут злые духи и поэтому он посылает против них демонов в человеческом обличье.
Воины Азамата стали в гигантский круг. Из-за тесноты и большого количества людей он получился неправильной, изломанной и сильно вытянутой формы. Когда круг двинулся вокруг своей оси, люди ломали палатки, наталкивались на телеги и на воинов из других отрядов, отчего приходили в неистовое бешенство. Бесконечное «Ау-у-у!..» превратилось в волчий вой. Полуголые воины Азамата привели в движение всю сердцевину огромного лагеря. Кто-то из них дрался с тем, кого задел, кто-то протягивал к небу меч или копье и дико хохотал, несколько человек упали на землю, и из их ртов хлынула коричневая пена. Упавших, кого не успели затоптать, оттащили в сторону шаманы. Кольцо людей, не прекращая вращения, двинулось в сторону города. Единственный человеком, не прикоснувшимся к «черному питью» был Азамат. Во-первых, этого ему не позволяла ему его вера, а, во-вторых, колдовское питье ему просто не было ему нужно.
К хану Бури тихой тенью приблизилась женщина в черном. Это была его старшая сестра Амарцэцэг служившая жене Батыя Боракчин-хатун.
– Ты слишком много болтаешь с Каданом, – тихо, в самое ухо Бури, шепнула женщина. – Побереги свой язык и голову, глупец.
Бури едва заметно кивнул. Он бросил быстрый взгляд на Кадана и одними губами спросил:
– И кто же этот дырявый мешок, из которого сыплются не нужные слова в уши Великого Хана?