– Что? – нахмурилась я и подошла.
– Я только сейчас заметил, что буква «А» соседствует с «П». Значит, я мог бы называть тебя в сообщениях не Аленкой, а Пленкой! – выпалил Колян, и они оба захихикали.
– Не называешь же, – чуток подумав, не обиделась я. – К тому же пленка – нормальное слово, не ругательное. Вот Юле действительно не повезло.
– Кстати, если Боря в мессенджере будет называть жену Джулей, промахиваясь мимо нужной буквы, может получиться нелестное Лжуля: рядом с «Д» стоит «Л», – не успокоился Колян.
– У Бори вроде нет причин подозревать жену во лжи, – отмахнулась я от выдумщика и вернулась в кухню. Уже оттуда прокричала: – Что хотите на ужин – котлеты или тефтели?
– Ну мама! – возмутился сын. – В Питере же не тефтели! Тут говорят «ежики»!
– Виновата, исправлюсь, – пообещала я. – Тогда на ужин ежики и макароны-рожики.
– Ну мама! Не рожики, а рожки!
– Я вырастила граммар-наци, – пожаловалась я упаковке с говяжьим фаршем.
Фарш промолчал: коровка свое уже отговорила.
Смеркалось. Был тот тихий вечерний час, когда природа дышит покоем и умиротворением. За окном моего человейника она была представлена нежно-зеленым полем в широком просвете между домами и сине-золотым, как опал, прозрачным небом.
Как говорится, ничто не предвещало беды.
Я занялась ужином, наслаждаясь тихим, мирным вечером в узком семейном кругу.
Часа через два – ежики-рожики давно были съедены, посуда помыта – узкий семейный круг расширил телефонный звонок.
– Привет, дорогая, у меня две новости: хорошая и плохая, – деловито заговорила тетя Ида в трубке. – Начну с хорошей: наша Джульетта в интересном положении. Плохая новость: она слегла.
– Беременность с осложнениями? – встревожилась я.
– Нет, не в этом дело. У нее нервное потрясение.
– Что-что у нее?! – Я искренне удивилась. – Нет, я согласна, новость о беременности впечатляет, но не настолько же. Тем более я знаю, ребята планировали стать родителями…
– Джулино потрясение не связано с их будущим родительством, там что‑то криминальное. То ли кого‑то убили, то ли кто‑то сам убился, Боря мямлит…
– То есть Боря жив, – с облегчением поняла я.
Не забыла же, как эта самая Джуля совсем недавно тут вопила: «Убила бы его!»
– Боре‑то с чего быть неживым? – удивилась тетушка. Расспрашивать, впрочем, не стала. – Он несколько пришиблен новостью о скором пополнении в семье, но вовсе не убит. Думаю, радовался бы, если бы не боялся за Джулю.
– Ничего не понимаю, – призналась я.
– Я тоже! – жарко выдохнула тетя Ида, откровенно досадуя. – А ехать выяснять, что там у них случилось, прямо сейчас не могу. У меня тут как раз Анечка и голова в торчащих сосульках, как у ежа.
– Добавляешь благородства сединам? – пошутила я. Анечка – это тетушкина мастерица-парикмахерша. – Ладно, ладно, не пыхти, о еж мой! Я поняла: ты хочешь, чтобы я сбегала к Фабержатам и все разузнала, да?
– Не сомневалась, что могу на тебя положиться. – Тетушка успокоилась и распрощалась со мной, чтобы всецело посвятить себя парикмахерским делам.
– Я к Боре, скоро вернусь, – сообщила я мужу и сыну, занятым просмотром кино.
Они только покивали, не отрывая взглядов от экрана, где как раз тоже кто‑то бежал не разбирая дороги. Следом неторопливо, но целеустремленно ковыляли зомби.
Я не стала переодеваться, сочтя домашние джинсы и толстовку годным нарядом для малого семейного выхода, сунула ноги в кроссовки, а телефон – в карман и пошла в разведку.
Боря нисколько не удивился моему появлению, должно быть, тетушка его предупредила.
– Проходи. – Фаберженок одну за другой открыл мне две двери, входную и спальни, и я без остановки проследовала к ложу больной.
Кроссовки сбросила на ходу, выражение заботы и участия придала своей физиономии в последний момент. Джульетта, впрочем, этого не заметила, поскольку лежала с закрытыми глазами.
– Я не пойму, уместно будет вас поздравить? – Я оглянулась на Борю. Тот вошел вслед за мной и встал справа от двери, очень гармонируя с винтажным торшером слева от нее.
Боря худой и с пышной шапкой кудрей на голове. В паре они с торшером – в точности как гвардейцы почетного караула у Букингемского дворца.
– Давайте сейчас не будем о радостном, сначала разберемся с пугающим, – ответила за мужа Джуля, открыла глаза и завозилась, садясь в постели. – Кажется, я стала свидетелем суицида или даже убийства!