И это ясно всем. Сначала надо сориентироваться. И вот в притихший темнеющий лес уходят Мельников и Раневский. Они идут до опушки с капитаном и Шлаковым, а дальше — одни, оставив автоматы, с пистолетами в кармане. Капитан и Шпаков, прикрывая товарищей, видят, как те бесшумно перебираются через увитую плющом высокую каменную ограду ближайшего фольварка, ждут пять минут, десять, пятнадцать. На фольварке гулко, осатанело лает собака… Мельников и Раневский возвращаются кружным путем, злые, растерянные.
— Не дом, а крепость! — докладывает Мельников. — Двери и окна на запоре. На стук никто не отвечает. Натан их по-немецки просил открыть, а они затаились, в молчанку играют. Видать, порядок такой…
— Скажи спасибо, что они не пальнули по нас из двустволки! — усмехается Натан. — Мы кругаля дали: вдруг, думаем, из окон подсматривают.
— Ладно, — решает капитан, — Идите искать груз. Может, попадется «язык». Мы вас ждем тут. Не застанете тут — ищите в третьем квартале отсюда на восток. Только быстрей — одна нога здесь, другая там. Вернетесь, надо будет отмахать десяток километров. Мы пока перейдем вон в тот сосняк, подальше от опушки. Эти пруссаки могут позвонить в полицию — приходили, мол, стучались двое неизвестных. Ну, ни пуха… Берегитесь засады!
Мельников и Раневский уходят. Гаснет вечерняя заря. Где-то за лесом, где-то за ближайшим большим городом на западе — за Кенигсбергом. Молча ужинают разведчики — сухари, сало, колбаса, несколько глотков тепловатой, застоявшейся во фляжках воды.
— Сеанса не будет? — спрашивает капитана Зина, кивая на висящую на сосновом сучке зеленую сумку с радиостанцией. — Время подходит.
— Нет, — качает головой Крылатых.
«Хозяину», конечно, не терпится узнать, как прошла десантировка, но капитан не решается выйти на связь. Группа «Джек» должна ждать возвращения товарищей, а выход в эфир будет тотчас запеленгован немцами, и тогда жди гостей…
Томительно тянутся минуты. А ждать надо долго. В полночь зажигается за лесом и тускло мерцает желтоокий Сатурн.
— Говорит шеф СД в Тильзите! Поиски парашютистов продолжаются… Прошел проливной дождь, и наши лучшие собаки не взяли следа. Всего найдено десять парашютов русских парашютистов-десантников и один грузовой парашют с тюком, в котором обнаружен двухнедельный рацион на десять русских солдат — русские и американские консервы, концентраты в пачках с надписями по-русски, боеприпасы для семи-восьми автоматов «ППШ» и два комплекта анодных и накальных батарей «БАС-60» и «БАС-80» для рации типа «Север». Мною установлены два кольца засад и ведется круглосуточное патрулирование всего района. Сильная засада оставлена у тюка. Полагаю, что группа будет обезврежена не позже, чем завтра до захода солнца…
НОЧЬЮ В СОСНОВОМ БОРУ
Глядя в звездное небо, заложив руки под голову, капитан тихо напевает свою любимую песню о верной любви, хранящей его темной ночью от пули:
Ты ждешь и у детской кроватки не спишь, И поэтому, знаю, со мной ничего не случится…Стихает ветер. Молчат сосны. Тускло поблескивают в темноте затворы хорошо смазанных автоматов.
— Рассказал бы кто что-нибудь, — предлагает Коля Шпаков, в сотый раз, за день, поворачиваясь с боку на бок. — Ох, до чего жестка эта чужая земля!
Друзья молча переглядываются в темноте.
— Товарищ капитан, — говорит Аня, — извините, Павел… Расскажите ребятам про войну в этих местах — ну, то, что вы мне тогда говорили…
Крылатых сворачивает самокрутку, закуривает, пряча огонь. Пахнет легким табаком «Слава»…
Капитан рассказывает о черных днях августа и сентября 1914 года, о разгроме в ту «германскую», в лесах и болотах Восточной Пруссии, двух царских армий, о кровавом побоище при Танненберге…
— История этого разгрома, — тихо говорит капитан, — нам, добрым молодцам, урок. Царские генералы дали немцам разгромить русские войска, потому что играли словно в поддавки: сами разведку не вели и все о себе врагу рассказывали, ведя переговоры по радио открытым текстом. Так что подлинным победителем битвы при Танненберге был радиоперехват!
Аня внимательно, не пропуская ни единого слова, слушает капитана, а в памяти встают вот такие же долгие июльские вечера с величаво-грустными закатами за открытым окошком в родных Полянах под Мосальском. Все девчонки играли в куклы или фантики, а она, Аня, ходила с мальчишками слушать рассказы кузнеца про «германскую» войну. Кузнец часто вспоминал, как гибли его однополчане, загнанные пулеметным огнем в непроходимые болота, и то ли чудилось теперь Ане, то ли в самом деле, услышала она тогда впервые эти чуждо и зловеще звучавшие названия: Роминтен, Найдебург, Растенбург. Древней историей казались тогда Ане рассказы кузнеца, а во многих Полянских избах еще не старые женщины говорили: «Мой муж не вернулся с германской…» Могла ли думать тогда Аня, что и ей, Ане Морозовой, придется с оружием идти по вражеской земле, оступаться ночью в старые, тридцатилетние окопы и слышать, как звякает под ногой ржавая гильза снаряда, навсегда похоронившего в гиблых Мазурских болотах сверстников ее отца, бородатых родичей из далеких Полян на Смоленщине…