Рации по-прежнему действуют исправно, хотя батареи почти выдохлись. Стрелка вольтметра колеблется у критической красной линии.
В штабе воздушной армии генерала Хрюкина майор Стручков и молодой полковник, Герой Советского Союза с голубыми глазами и такими же кантами на золотых погонах, склонились над картой-пятикилометровкой Восточной Пруссии.
— Все мы учимся на ходу, товарищ флагштурман, — говорил майор, прикуривая от зажженной папиросы полковника. — Когда вы летали к брянским, клетнянским, смоленским, белорусским партизанам, вам, конечно, не надо было пускаться на всякие ухищрения. Дислокация партизанских отрядов была отлично известна немцам хотя бы по данным радиопеленгации. Но в Восточной Пруссии, — майор постучал указательным пальцем по карте, — мы обязаны принять все меры для того, чтобы сбить немецкую контрразведку с толку, не навести ее на нашу разведгруппу, вплоть до выброски груза в ложном районе!.. У нас имеются конкретные предложения, и очень бы хотелось, чтобы вы, летчики, развили, обогатили новую тактику выброски десантов и груза. Летать по прямой в тыл врага к месту выброски и обратно — это значит губить наших разведчиков…
— Что ж, — сказал полковник, — мы зададим их «слухачам» загадку-головоломку…
— Ахтунг! Ахтунг! Доносит радиолокационное подразделение «Инстербург». Самолет противника Си-47 «Дуглас» по-прежнему летит зигзагами, постоянно снижается и делает петли. Его курс: Пилькален — Лаз-денен — Раутенберг — Буденингкен — Айхенберг — Карлсвальде. Самолет делал петли над лесами в районах Лазденен, Буденингкен и Карлсвальде. Обогнув Инстербург, самолет также зигзагами, постоянно резко меняя курс и высоту, вернулся через линию фронта, сделав новые петли, возможно для выброски десанта или груза, над Кенигсфельде, Паульсвальде и Гросс-Роминтен. Совершенно ясно, что самолет применяет новую русскую тактику по выброске разведывательных десантов и грузов. Поэтому методами радиолокации совершенно невозможно определить, где именно выброшен десант или груз.
В лунную ночь на 1 октября группа принимает два мешка груза: какое богатство! Сахар, консервы, концентраты, соль, мыло, махорка и даже два с половиной литра водки, теплые платки для девушек, плащ-палатки, маскировочные костюмы, вещевые мешки. И конечно, радиопитание. Третий тюк достается немцам. А утром вся округа наводняется солдатами. Каратели опять наступают разведчикам на пятки.
На рассвете пятерка бежит лугом по матово-седой, тяжелой от росы траве. Мельников отстает от группы, минирует у опушки темно-зеленый след, что змеится по лугу… Скорее бы выбраться на хвойный ковер!..
Иван Мельников почти на два года моложе Ани. Вначале он показался Ане, несмотря на его двухлетний опыт работы в тылу врага, не очень серьезным и дисциплинированным разведчиком, скорее — лихачом, ухарем. Может быть, так оно и было поначалу. Кепка надета «а ля черт побери», буйный чуб, развязные манеры. Бывало, он спорил со Шпаковым, дерзил командиру, порой не прочь был, как он выражался, сачкануть. Но как только стал командиром, как только почувствовал себя полностью ответственным за выполнение задания, его словно подменили. Прежде воевал он по принципу: пан или пропал, была не была — двум смертям не бывать. Теперь от былой горячности, от привычки брать нахрапом да наскоком не осталось и следа. Посуровел, подтянулся бывший колхозный тракторист из деревни Николаевка на Гомельщине. Во всем старается теперь он походить на капитана Крылатых и на Колю Шпакова, по всем важным делам советуется с Аней и другими членами группы «Джек». Он понимает: быть командиром разведчиков — значит думать за всех и всех заставлять думать, спать вполглаза, всегда быть примером, видеть дальше всех…
Шпаков многое воспринял от капитана Крылатых, Мельников — от Крылатых и Шпакова. Крылатых превыше всего ценил в разведчике разумную самостоятельность, находчивость и смекалку, широту кругозора, даже своеволие. Шпаков не терпел штампа, шаблона, ценил в оперативных решениях дерзкую творческую фантазию. И все это, подобно губке, впитал в себя Ваня Мельников.
Бесценна эта командирская «эстафета». Если подумать, то старт ее теряется в первых годах Октября. Ведь в сорок первом Вацлавский и Винницкий — командиры Крылатых и Шпакова — перенимали опыт у майора Спрогиса, человека, который партизанил еще в гражданскую, охранял в Кремле Ленина, а потом стоял на посту номер один — у Мавзолея. Спрогис сражался в Испании и с первых дней Великой Отечественной вел разведку на Западном фронте. Учились Вацлавский и Винницкий и у полкового комиссара, будущего Героя Советского Союза Дронова, питерского рабочего-подпольщика. Дронов штурмовал Зимний, дрался с Деникиным и Врангелем, громил самураев у озера Хасан, поднимал бойцов на штурм линии Маннергейма. А сами Спрогис и Дронов учились у таких людей, как Ленин и Фрунзе, Дзержинский и Берзинь… Вот, если подумать, откуда начиналась «эстафета», вот откуда стартовала разведгруппа «Джек», хотя этого, может быть, и не сознавал ее третий командир — Ваня Мельников.
Группа идет редкой цепочкой, и следы ее заносит песок. В безвестных могилах спят уже два ее командира. Но они не мертвы, Крылатых и Шпаков, раз их кровью оплаченный опыт живет в жизненно важных решениях Мельникова, ведет и направляет его. И за цепочкой из пяти разведчиков, как невидимый, но неразрывный фал, питающий их кислородом, тянется цепочка к командирам Октября…
Теперь Ваня Мельников ночами ищет на небе Сатурн, проверяет путь по компасу и карте. То и дело меняя азимут, он ведет группу через реки, железные и шоссейные дороги, мимо фольварков, городков и станций — на юг. Ночью, вплавь, под пулями, побросав вещевые мешки, котелки и плащ-палатки, пятерка переправляется через широкую Прегель. Черная как деготь, обжигающе холодная вода, отражающая огненные параболы ракет и стремительный полет зеленых трассеров, крики немцев-ландшутцманов на берегу…
Впереди много рек, и Мельников говорит:
— Пожалуй, надо попросить «Хозяина» сбросить нам парочку зисовских камер и насосы к ним, а? А то очень похоже было сейчас на последние кадры кинофильма «Чапаев».
Когда особенно трудно, когда положение кажется безвыходным, он говорит девчатам:
— Ти-ти-ти-та-та… Вперед! Не в таких мы бывали переплетах!
У Вани Мельникова есть своя заветная песенка, которую он мурлычет в самые трудные минуты:
Лицо у Вани Мельникова длинное, скуластое, глаза большие, с прищуром, как у охотника.
Где удается, Ваня устанавливает наблюдение за железной дорогой. Теперь один дежурит, второй отдыхает, третий охраняет радисток. В лесу Форст-Клайнур четырнадцать дней подряд до новой облавы контролирует «Джек» двухколейную железную магистраль Инстербург — Кенигсберг. Разведчикам удается принять новый груз. «Ну-ка, что тут нам прислал генерал Черняховский?» — ликует Аня. На свежих батареях ей хорошо работается. Зина понемногу поправляется, получая дополнительный паек. Тысячу раз слепой случай ставит группу на грань гибели, и тысячу раз вывозит ее случай счастливый. Теперь и Аня ходит в разведку, участвует в хозяйственных операциях — на женский голос бауэры иногда открывают дверь.
Однажды какой-то старый бауэр в фольварке перед Велау переспросил из-за двери:
— Беженка, говоришь? Откуда и куда идешь?
— Из Гольдана в Гдыню, — по-немецки заученно отвечает Аня.
— Не Гдыня, а Готепхафен!
И старый пруссак выстрелил из окна. Ане еле удалось уйти. Откуда ей было знать, что немцы давно переименовали Гдыню в Готенхафен!
— Ты радистка, Аня, — возмущается Зина, — и не имеешь права рисковать собой так. Что за охота тебе лезть на рожон? Ну что тебе, больше всех надо?
— Да, больше всех надо, — запальчиво отвечает Аня. — И тебе тоже, иначе ты бы не прилетела сюда!
Третье октября. Пасмурный день. К обеду разведривается. Высоко в поднебесье под озаренными солнцем кучевыми облаками летит стая белых лебедей. Летят они из суровой Скандинавии в благодатное Средиземноморье. Глядя поверх шпилей высоких елок, Аня провожает своих «тезок» долгим взглядом, оглядывается на последнего в стае лебедя. Что-то этот замыкающий все заметнее отстает, теряет скорость и высоту. Уж не ранен ли, бедняга, где-нибудь над Балтикой?