— Вы небось нас по «личным делам» знаете, — говорит Моржину Зина, — а мы о вас ничего не знаем… Рассказали бы!
— Давай-ка лучше без церемоний, на «ты», — предлагает Моржин. — А о себе рассказать, что ж, можно… Биография у меня, можно сказать, обидно куцая, всего полстраницы занимает. Родился в деревне Скородня под Тулой. Отец и мать крестьянствовали. В голодный год отец переехал в Москву, работал дворником, сторожем, кондуктором трамвая, потом, в тридцатом году, перетянул в Москву всю нашу семью. Жили мы на Ольховской. Учился я в школе № 348 в Бауманском районе. Окончил всего пять классов — в семье у нас было семеро ртов, надо было помогать родителям. Вот и пошел я работать на военный завод. Мечтал стать военным конструктором, а выучился на чертежника-деталировщика. В комсомоле с тридцать девятого. Занимался тайком от матери парашютным спортом — прыгал раз тридцать, играл в драмкружке — исполнял роль Щеткина в «Детях Ванюшина». Заслуженного почему-то не дали.
Седьмого июля сорок первого ушел в ополчение. Командовал отделением, потом взводом в Бауманской дивизии. Под Вязьмой еле выбрался из окружения. Попал в 27-ю дивизию, оттуда — в штаб Западного фронта, в знаменитую часть Спрогиса. Летал не только в район Клетни, но и в Белоруссию, под Минск. В третий раз вылетел девятого июля в район северо-западнее Каунаса, в оперативный тыл третьей танковой армии вермахта. На литовской земле контролировал «железку» Каунас — Шталлупенен, захватил семь «языков». Соединился с нашими частями второго августа… Окончил разведшколу. По званию — лейтенант. Награжден орденом Отечественной войны II степени и орденом Красной Звезды…
Все молча слушают. Разведчик оценивает разведчика не по званиям и орденам, а по числу заданий в тылу врага, по времени, проведенному там, по сложности районов действий, по сделанному делу и боевому счету. Моржин выдерживает этот строжайший экзамен. Единодушный вывод — свой парень. Но годится ли он в командиры группы «Джек»? Это покажут ближайшие дни.
Отделение саперов, закончив минировать поле, то ли решает переночевать в полусожженном фольварке, то ли собирается обследовать его. Немцы входят во двор. Один из них, присев, тасует колоду карт, предлагает камрадам сыграть в скат или доппелькопф.
По команде Моржина разведчики забрасывают гитлеровцев гранатами и, топча карты, выпавшие из мертвой руки, выбегают со двора, отходят в лес.
Ночью Моржин проводит группу мимо лесного лагеря какого-то немецкого полка, запоминая для передачи в Центр эмблемы этого полка, нарисованные на многочисленных путевых указателях.
— Кажется, он неплохо ходит по карте, — шепчет Ваня Черный Мельникову.
Тот не отвечает. Пока рано делать выводы. Моржин командует группой, но еще по-настоящему не принадлежит к ней. Ведь у разведчиков группы «Джек» неделями и месяцами вырабатывалось чувство общности. Каждый из этой пятерки до конца узнал самого себя и всех остальных в группе. И незримо идут в ногу с ними еще пятеро погибших или пропавших без вести товарищей, которых он, Моржин, совсем не знал. То, что он — бывалый разведчик, охотник за «языками», клетпянец, лишь первая связующая нить. Моржин еще не чувствует себя здесь своим. Он ощущает это, даже когда все молчат. Слишком по-разному прожили «Джек» и «Гладиатор» последние месяцы. Здесь, в Восточной Пруссии, каждый день по напряжению ума и сердца равнялся году. Моржину еще долго надо ходить с группой след в след, спать бок о бок, драться локоть к локтю, чтобы сродниться до конца.
…На повороте глухой лесной дороги группа сталкивается вдруг с тремя гренадерами-автоматчиками. Патруль? Дозор?..
— Пароль! — гортанно вскрикивает немец с лычками обер-ефрейтора, хватаясь правой рукой за рукоять шмайссера, левой — за черный рожок.
А вдали на дороге — пехота в касках…
Моржин первым приходит в себя, вскидывает ППС, скашивает очередью дозорных, кидается с дороги в лес. Сломя голову бросаются за ним ребята, вдогонку им летят разрывные пули, выпущенные из шмайссера недобитым немцем. И почти сразу же стрельбу подхватывают там, на дороге…
Разведчики бегут зигзагами между сосен. Мельников отстреливается на бегу.
— Хватит! — почти кричит ему Моржин и резко, под углом в девяносто градусов, меняет направление: пусть теперь фрицы бегут на выстрелы!..
— Где Овчаров? — вдруг спрашивает Мельников, замедляя сумасшедший темп бега. — Ваня Овчаров где?
Овчарова нет. Убит? Ранен? Сбился с пути?
Моржин тоже замедляет бег, оглядывается. Что делать? Какое принять решение? Чутье подсказывает ему, что прежде всего нужно оторваться от врага. Но как на это посмотрят верные друзья Ивана Черного? Ведь сейчас одним неточным решением можно навсегда оттолкнуть от себя ребят. Но разве он, Моржин, не друг Овчарова?!
«Что делать?» — взглядом спрашивает Моржин Мельникова, все больше сбавляя темп, все чаще оглядываясь.
Позади — гвалт, пальба. Вон за соснами мелькнули сине-зеленые фигуры.
— Вперед! Вперед! — подсказывает Мельников.
Пробежав километра три, они отрываются от погони, дотемна отсиживаются в молодом ельнике, потом долго и безрезультатно ищут Ваню Овчарова… Всю ночь идут разведчики со скорбной неотвязной думой о своем товарище…
Ему было 27 лет. Он называл себя ровесником Октября. Ваня родился в маленьком Каменске под Саратовом. Когда отец и мать умерли, Ваню и трех его братьев отправили в детский дом, в Караганду. Ваня окончил восемь классов, с девятнадцати лет работал монтажником и бригадиром на Балхашском медеплавильном заводе. Потом этот крепкий рабочий парень воевал с белофиннами, освобождал Западную Белоруссию. В сорок первом со своей 27-й танковой дивизией отступал от границы. Немцы дважды объявляли уничтоженным его полк — под Новогрудком и под Климовичами. Когда полк в третий раз встал на пути танков Гудериана к Москве, Овчаров попал в плен. Работая в лагере военнопленных шофером, он связался с белорусскими партизанами, бежал в разведгруппу Винницкого, стал разведчиком, смелым, находчивым, выносливым. Он давно потерял счет всем тем переплетам, в которых побывал. И вот — пропал, видимо погиб.
Вечером Толя Моржин перезарядил автоматный рожок, очистил от первой копоти новенький ППС и, сев под елку, написал свою первую невеселую радиограмму: сообщил Центру о гибели Овчарова.
Придавленная горем, поникнув, с глазами, полными слез, мешавшими ей видеть колонки цифр, выстукивала Аня скорбное сообщение…
Целую неделю ведет Моржин группу на юго-запад из «Ильменхорста» в укрепрайон «Летцен». Теперь их опять пятеро. Ветер стонет в верхушках мачтовых сосен. Органными трубами гудит темный бор. Вот за полотнищами дождя и железная дорога Ангербург Даркемен. Но в лесу почти столько же солдат 4-й армии вермахта, сколько и деревьев. Или, как говорит Ваня Мельников: «Больше пруссаков, чем тараканов за бабушкиной печкой!» Днем трижды проходят мимо разведчиков подразделения пехоты и фольксштурма, но никто из немцев не обращает на них внимания — принимают за своих, что ли? Рядом — ставка Гитлера. По шоссе снуют штабные машины, бронированные черные «мерседесы» с генеральскими флажками на крыльях и трехзначными и даже двузначными эсэсовскими номерами. А разведчики знают: чем меньше номер, тем ближе хозяин машины к Гитлеру и Гиммлеру, которые разъезжают на машинах № 1 и 2. Размечтался Ваня Мельников — а вдруг появится бронированный черный «мерседес» с пуленепробиваемыми голубоватыми стеклами и номером СС-1. Лимузин фюрера. Тогда уж разведчики не посмотрят на запрет, наложенный начальством на диверсии, пустят в ход последние гранаты…
Ночью группа переходит «железку» Даркемен — Ангербург, днем скрывается в небольшом лесу у Норденбурга. И тут лес кишмя кишит солдатней в касках и сизо-голубых шинелях. «Королевские тигры», полосатые шлагбаумы, щиты с надписью «Ферботен»… На каждой дороге, на каждой тропе — свежеоттиснутые следы вермахтовских сапог.
Моржин держит совет, хладнокровно, обстоятельно обсуждает положение. В любую минуту немцы могут обнаружить группу, уничтожить ее, продукты опять кончились. Нет, разведку в этом районе вести невозможно.
Мельников предлагает махнуть на юг, прямо мимо ставки фюрера, перейти границу Восточной Пруссии, выйти в Польшу.