— Анюта! — плача, говорила мать. — Осталась бы хоть до шестнадцатого, до пятницы, именины бы твои справили!
В последний раз прошлись девчата по еще покрытым снегом улицам, постояли в Первомайском переулке у сожженного дома, где в мае сорок второго Аня и ее подруги составляли с поляками план немецкой авиабазы…
Стоя в тамбуре рабочего поезда, ухватившись за ледяные поручни, они долго махали провожавшим их родным. Сверкал морозный солнечный день. Ветер развевал темно-русые Анины волосы. Глаза девчат сияли…
Поместили Аню в уютной пятистенке в уже знакомой девушкам старинной Ямской слободе под Смоленском — в самом городе немногие уцелевшие дома были забиты военными. Каждую неделю к домику на 4-й Северной улице подкатывал «студер», и богатырского вида, краснолицый с мороза лейтенант-снабженец, в белом нагольном полушубке и огромных валенках, с таинственным видом вносил в комнатку девушек сухой паек по первой норме — формовой хлеб, сахар-рафинад, крупу, толстенный брус сала с фиолетовыми печатями на розоватой кожице, легкий табак «Слава». Табак Аня отдавала лейтенанту, и тот, бодро подмигнув ей, с тем же таинственным видом ехал на своем «студере» дальше.
Вечером при желтом колеблющемся свете керосиновой лампы Аня заполнила анкету, написала автобиографию.
«Я, Морозова Анна Афанасьевна, родилась 23 мая 1921 года в семье крестьянина, место рождения — Смоленская область, Мосалъский район, Стрелевский сельсовет, деревня Поляны. Там я проживала до сентября 1936 года, окончила 6 классов Новоросчистенской неполной средней школы. В 1936 году всей семьей переехали в г. Брянск, здесь я училась в 7-м классе НСШ № 8. Отец работал зав. портняжной мастерской, мать была домохозяйкой. В апреле 1937 года отца перевели на аэродром у станции Сещинская заведующим и закройщиком военной портняжной мастерской.
Окончив семь классов в июле 1937 года, я переехала к родным на станцию Сещинская и училась в 8-м классе Сещинской средней школы. Здесь в апреле 1938 года я вступила в комсомол. В 1938 году два месяца проучилась в 9-м классе и после каникул поступила на работу в Сещинский дом связи телефонисткой. В 1939 году, 21 ноября, была освобождена от работы по сокращению штатов и поступила по рекомендации райкома, комсомола в промысловую артель «Стахановский труд» культработником и учетчицей портняжного и сапожного цеха. 10 ноября 1940 года перешла на работу в штаб 47 смешанной авиадивизии Орловского военного округа счетоводом отдела снабжения. В это время окончила девятимесячные курсы бухгалтеров. 1 марта 1941 года, согласно приказу, была переведена в штаб 188-й авиабригады бухгалтером технического отдела, где и проработала до июля 1941 года. 15 июля 1941 года я была переведена по распоряжению командира части в штаб 49-й авиабазы зав. делопроизводством и машинисткой при общей части. 17 июля с этой же частью выехала дальше в тыл. 6 августа 1941 года, попав в окружение, я пришла к родным на станцию Сещинская. 8 августа Сещинская была оккупирована немецкими захватчиками.
Находясь на оккупированной территории, работала по наряду на авиабазе.
В 1942 году, когда начали организовываться партизанские отряды, я стала искать во что бы то ни стало связи с партизанами. С мая 1942 года эта связь была регулярной. Мой псевдоним: «Резеда». Я организовала группу из девяти человек и выполняла специальные задания штаба 10-й армии Западного фронта в тылу врага вплоть до освобождения нашей территории от немецких захватчиков, то есть до 20 сентября 1943 года. Оказывала помощь партизанскому отряду Данченкова. 9 февраля 1944 года приехала в в. ч. 20631-Б, где и нахожусь в настоящее время. Слабо владею немецким языком. Состояние здоровья хорошее… 19.3.44».
Читая эту куцую автобиографию, майор Стручков укоризненно качал головой. Двухлетнюю подпольную работу «Резеда» втиснула в несколько скупых строчек.
Майор Стручков не раз беседовал с Аней, знал о ее работе в сорок первом с Василием Васильевичем Алисейчиком, с разведчиком Константином Поваровым («Но ведь они мне справок не оставили!» — пожимала плечами Аня). Он многое знал про дела интернационального подполья и досконально изучил роль в них Ани Морозовой.
Майор взял трофейный «паркер» и размашисто написал: «Вывод: товарищ Морозова имеет в прошлом большой опыт работы в качестве руководителя подпольной организации на оккупированной территории и по своим деловым и политическим качествам может быть использована на работе в агентурной сети в качестве радистки, с подготовкой по радиоделу и по разведывательным вопросам».
Рядовых Советской Армии Анну Морозову и Людмилу Сенчилину определили в разведывательную часть при штабе Западного фронта. Бывшая подпольщица, связная партизанской бригады, разведчица 10-й армии Аня Морозова и ее подруга Люся попали в часть, прославленную такими героями, как Леля Колесова и Зоя Космодемьянская, Константин Заслонов и восемь москвичей-комсомольцев, повешенных в Волоколамске.
Пока комплектовались курсы радистов, Аня и Люся читали разведывательную литературу, штудировали теорию того самого искусства разведки, которое они два года постигали на практике. Но, пожалуй, больше всего им дало живое общение с бывалыми разведчиками, отдыхавшими под Смоленском перед новыми заданиями. К вылету в тыл врага готовились лучшие из лучших, самые опытные и отважные подпольщики и партизанские разведчики, отобранные из числа бойцов невидимого фронта. Их настоящих имен Аня и Люся не знали так же, как никто не знал и подлинных имен Ани и Люси…
— Какая жалость, — сказала Люся как-то вечером, прихорашиваясь перед зеркалом, — в гражданское одели нас. Надоело мне это коричневое платье, белый воротничок. Как монашки! А представляешь — дали бы нам военную форму, мы бы с тобой сфотографировались и карточки в Сещу послали, все бы наши так и ахнули!
Занятия на курсах радистов начались, когда в ямщинских палисадниках смолисто запахли набухшие почки берез и зазвенела в гулкой голубизне звонкая мартовская капель, когда радио сообщило об освобождении советскими войсками украинского города Проскурова.
Весна. Смоленская весна.
Вечерами, когда поют девчата за околицей, празднуя первую весну без немцев, незаметно подкрадываются неясные чувства, смутные желания. Но Аня гонит прочь девичьи думки о счастье, о любви. Надо закрыть окно, чтобы не мешали песни, надо зубрить этот «дейче шпрехен», надо долбить «морзянку»… Скучать по дому, по отцу с матерью, по сестренкам почти не остается времени…
Начали с морзянки: «ти-ти-та-та-та» — «я на горку шла», цифра «3» — «ти-ти-ти-та-та» — «идут радисты»… Сначала работали на зуммере, потом на портативной коротковолновой радиостанции «Север». Изучали основы электротехники и радиотехники. Учились самостоятельно обслуживать радиостанцию.
«Старички» радиоинструкторы рассказывали новичкам анекдоты:
— Приближается, понимаешь, у партизан праздник, а выпить нечего. Тогда партизанский радист отчебучивает радиограмму: «Прошу выслать два литра спирта для промывки слоя Хевесайда». И что вы думаете — принимают партизаны парашютный груз, а в грузе — три литра спирту и в накладной указано: «Для промывки слоя Хевесайда»!
На экзамене Ане достался именно этот вопрос — о слое Хевесайда.
— Слоем Хевесайда, — бойко начала Аня, — называется слой ионосферы, отражающий радиоволны…
Эх, ей бы в Сещу эту чудесную рацию!.. Ведь на сещинской авиабазе у немцев работало столько раций, что фашисты-«слухачи» никогда бы не запеленговали Анину рацию! И все разведданные шли бы прямиком в «Центр», а не кружным путем через рации партизан и разведчиков Клетнянского леса!
Около двух месяцев училась Аня. Первого июня занятия кончились. Аня уже умела быстро принимать и передавать, расшифровывать и зашифровывать радиограммы с пятизначным цифровым текстом, выдержала все экзамены.
Улетели в тыл врага Анины подруги Паша Бакутина и Аня Полякова. Пришел проститься Иван Петрович Косырев. Куда улетели друзья, с каким заданием, надолго ли — такие вопросы не полагалось задавать, но Ане, обняв ее дружески, Иван Петрович сказал: «Лечу в Польщу, в район Серпц — Млава. Может, встретимся…»