Аня и Люся все свободное время читали специальную литературу, до одури зубрили немецкие разговорники, порой целый день напролет говорили друг с другом только по-немецки.
Двадцать третьего мая Аня справила свой день рождения. Ей исполнилось двадцать три года. Чуть не до утра пели песни. Наши освободили в апреле Одессу, и теперь совсем иначе звучала Анина любимая песня — «Вечер на рейде».
Одиннадцатого июля Аня и Люся вторично проходили медицинскую комиссию. Аня побаивалась комиссии, волновалась:
— А вдруг скажут, что нервы у меня никуда не годятся?
— Главное, Анечка, не дрейфить! — уговаривала ее Люся. — Уж десять месяцев, как фашистов прогнали! А у тебя и тогда нервы были крепкие.
Аня прошла по всем статьям. А Люсю врачи забраковали из-за каких-то шумов в сердце.
Люсю демобилизовали из армии и отправили домой. Она уезжала из части в Сещу, понурая, заплаканная. Аня собрала ее в дорогу, крепко обняла, протянула подруге узелок с гостинцами для сестренок.
— Ну, что ж, Люсек, — сказала она на прощание подруге, — зато наверняка жива будешь!
В тот вечер Аня впервые за долгое время всплакнула над русско-немецким словарем. Порвалась еще одна связь с Сещей. С кем-то теперь сведет Аню судьба…
Она перешивала полученное в части темно-зелепое пальто на костюм — в костюме удобнее по лесам бегать. Дочь портного, Аня понимала толк в кройке и шитье. Бывало, шила своей единственной кукле платье из обрезков «материала заказчика», потом стала шить платья сестренкам.
Свой костюм она хотела кроить по немецкому журналу мод, но такого журнала в Ямщине не нашла. В Сеще-то их было завались — немки-связистки выписывали, они по воскресеньям часто надевали цивильные платья и костюмы. Пришлось шить по памяти. Тот же лейтенант, который привозил ей паек, привез пистолет ТТ с патронами и экипировку — все, что могло Ане понадобиться в тылу врага из одежды.
Экипировка соответствовала ее «легенде» — работала в штабе авиабазы люфтваффе официанткой казино, делопроизводителем полевой почты, секретарем-машинисткой. Была невестой власовца. Опасаясь репрессий со стороны органов НКВД, эвакуировалась с немцами на запад; ищет работу по специальности.
Это лишь общий очерк легенды, все шито белыми нитками… Надо продумать каждую деталь. Прическа должна быть немецкой, нужно сделать маникюр, подбить плечи костюма ватой, повесить на шею золотой крестик, заучить «Отче наш», побывать в церкви в Смоленске…
Часто задумывалась Аня над своей будущей работой в тылу врага. Успокаивало одно: что бы там ни было, ей не придется, как прежде в Сеще, рисковать жизнью всей семьи…
Аня продолжала настойчиво совершенствоваться в своей новой профессии. Работала на рации не только в избе, но и в ближайшем лесу. За месяц до вылета в тыл врага старший лейтенант Сергей Бажин, инструктор, готовивший Аню, дал ей, как радистке, такую характеристику:
«В связь вступает хорошо. Цифровой текст принимает почти без запросов. Передача на ключе четкая. Код и радиожаргон знает хорошо и правильно им пользуется. В работе оперативна. Вывод: к практической работе на связь в тылу противника готова».
Автобиография, справки, кадровые характеристики… Казалось бы, зачем они — не в «личном деле» Ани Морозовой, а в повести о ней? Однако какая волнующая картина складывается из этих сухих и деловитых строк, написанных самой Аней Морозовой и теми, кто готовил ее для смертельно опасного подвига в гитлеровском тылу.
А впереди предстояло самое трудное практическое испытание. Пять дней подряд, с 14 по 18 июля, она должна была связываться с радиоузлом штаба своего 3-го Белорусского фронта (к этому времени Западный фронт разделился на три Белорусских фронта) и в условиях, приближенных к боевой обстановке, принять и передать целую серию радиограмм. А радиоузел штаба находился от нее за триста двадцать пять километров! Вскоре начальник оперативной части радиоузла подписал такой акт:
«Корреспондент № 2165 передает на простом ключе в 1 минуту 100 знаков буквенного текста и 90 знаков цифрового. Качество работы на ключе — хорошее. Принимает на слух с эфира при слышимости сигнала 3–4 балла на фоне незначительных помех с аккуратной записью принимаемого текста: цифр — 90 знаков, букв — 85 знаков в минуту… Радиостанцию «Север» знает хорошо. В принципиальной и монтажной схеме разбирается хорошо. Может практически эксплуатировать рацию типа «Север». Простейшие неисправности отыскивает и устраняет быстро. Общий вывод: может быть допущена к самостоятельной работе на радиостанции типа «Север» за линией фронта».
Конечно, молодой радистке еще далеко до мастеров, принимающих тексты со скоростью до трехсот знаков в минуту, но начало неплохое.
— Радист, — твердил инструктор Бажин, — это волшебник, который ловит телеграммы по воздуху!..
Одновременно шла подготовка «Лебедя» — такой получила Аня новый псевдоним в разведке — к работе в тылу у немцев. Вскоре в ее «личном деле» появилась еще одна бумажка:
«А. Морозова имеет большой опыт работы в тылу врага и при наличии документов и легенды может проживать легально на территории, оккупированной немцами…»
«Лебедь»… Так уж повелось, что радистки-разведчицы, улетая во вражеский тыл, меняли свои имена чаще всего на названия птиц. Ани, Тани, Маши становились «соловьями» и «жаворонками», «ласточками» и «чайками». Так и подписывали они свои радиограммы, так и значились в сводках и списках разведотдела. Днем и ночью на коротких волнах в эфире неумолчно звучал «птичий концерт» — стрекот и писк морзянки. И не было у самых голосистых певчих птиц русских полей и лесов лучших песен, чем те, что пели в эфире московские, смоленские, брянские девчата: столько вкладывали они в эту «песнь песней» чувства и страсти, отваги и самопожертвования. Чуть не каждый день войны навсегда умолкали где-нибудь на той стороне «синицы» и «зяблики», «снегири» и «горлинки», но ни на один день не прекращался «птичий концерт» ни на оккупированной нашей земле, ни в самой неметчине.
«Лебедь»… О чем думала Аня, выбирая этот псевдоним? Случаен ли был ее выбор, или вспоминала она свои недавние думы при виде улетавших в дальние страны вольных лебедей?
— Значит, «Лебедь»? — с одобрительной улыбкой переспросил ее майор Стручков. — Так и запишем. Что ж, хороший псевдоним, красивый. Лебеди и орлов не боятся. И никогда не изменяют друг другу. И живут до глубокой старости.
Однажды вечером майор Стручков пришел к Ане с незнакомым ей капитаном.
— Знакомьтесь! — сказал майор. — Капитан Крылатых. Твой, Аня, командир.
— Здравствуй, Аника-воин! — широко улыбнулся незнакомец в полевых капитанских погонах, с орденом Красной Звезды на груди.
В те дни советские войска освободили Минск и Вильнюс, гнали фашистские армии из Белоруссии и Литвы. Из лесов и деревень в тылу врага возвращались разведывательные группы. Во главе одной из таких групп вернулся из-под Минска в штаб своей части и капитан Павел Крылатых.
Своего будущего командира Аня представляла совсем другим: ну старше, что ли, и мужественней. А ей улыбался невысокий, сухощавый и очень молодой с виду человек, подстриженный мальчишеским «полубоксом», в простых круглых очках со стальной оправой. Только потом приметила Аня прямой взгляд серых глаз, твердую линию губ и волевой подбородок.
С помощью капитана Аня днем и ночью участвовала в практических занятиях по топографии, училась маскировке, изучала структуру и вооружение вермахта. Капитан Павел Андреевич Крылатых учил ее стрелять из винтовки, автомата и пистолетов разных систем. А когда стал знакомить девушку с разведкой в легальных условиях, изумился: в этом деле Аня, окончившая подпольную «академию» в Сеще, разбиралась намного лучше его самого, выпускника московской спецшколы, трижды летавшего на задание в тыл врага. А он-то поначалу звал ее Аникой-воином!
Родом капитан был из вятской деревни Выгузы. В комсомол вступил в тридцать седьмом. Когда началась война, Павел учился в Свердловском горном институте. Будущий горный инженер уже в конце июля сорок первого стал курсантом Черкасского пехотного училища. Через четыре с половиной месяца он ввинтил в петлицы два лейтенантских «кубаря» и стал командовать минометным взводом в тяжелых боях под Гжатском. В апреле сорок второго был ранен осколком немецкого снаряда и попал в госпиталь. Залечив рапу, поехал на курсы командного состава. Затем снова учеба в школе, где его готовили для работы в тылу врага. Спецподготовку он закончил на «отлично» и в конце сентября того же года был заброшен в тыл врага, в Белоруссию, где нелегально вел разведку больше года. На этом задании ему удалось засечь передислокацию штаба танковой армии немцев. Во второй раз он был десантирован весной сорок четвертого в район Орша — Могилев — Горки, работал на базе отряда Лепчикова, в 8 — 12 километрах от переднего края обороны немцев. В июне — июле сорок четвертого его командировали за линию фронта в район Минска представителем в разведгруппу «Чайка». За выполнение этого задания командование представило его к ордену Отечественной войны I степени. Теперь Крылатых готовился к самому трудному своему заданию.