— Я эйги, Хильд. А он слабый червяк, который посмел прикоснуться к моей самке. А ты позволила ему, ты забыла, что принадлежишь мне.
— Я люблю только тебя. Я никуда от тебя не уйду. Я просто беспокоилась об Агнаре. Это ничего не значит.
— Это значит все! Вся твоя доброта принадлежит мне. Ты не можешь заботиться о ком-то другом. Я ни с кем не делюсь.
Хильд смотрела на него и не знала, что сказать. То, что было черным для нее, Орвар считал белым. И наоборот. Как же они оказалсиь связаны так крепко, что не мыслили существования друг без друга? Если ты сейчас перестанешь держать меня, я просто развалюсь на куски, подумала она. Какие части тебя проросли в меня так глубоко, что я уже не смогу без тебя быть целой?
Черный коготь скользнул по ее щеке вниз, погладил шею, затем, двигаясь дальше, вспорол свитер и остановился под левой грудью. Хильд казалось, что сейчас ее сердце бьется на самом его острие.
— Ты такая красивая, моя Хильд, — тихо сказал Орвар. — Я слышал истории о том, как эйги убивали женщин, потому что не могли справиться со своей любовью к ним.
— Ты… — было очень трудно говорить сквозь стоящий в горле ком, — убьешь меня?
Его глаза пожелтели, а зрачок вытянулся в линию:
— Я бы так и сделал, если бы не любил тебя так сильно.
— Что? — Казалось, на этот вопрос ушло все ее дыхание.
— У тебя с самого начала было слишком много власти надо мной. Я боялся этого. — Он давил на нее не столько тяжестью своего тела, сколько своей непреклонной волей. — Ты могла спасти меня или уничтожить по своему желанию. Вот почему я сопротивлялся. — Коготь двинулся ниже, разрезая свитер до пояса, затем на землю упала кнопка джинсов. — Теперь, когда ты предала меня, я их понимаю.
Он развернул ее и прижал грудью к дереву.
— Орвар!
— От тебя до сих пор воняет им!
Холодный воздух коснулся ее ягодиц и бедер.
— Не надо! Я не хочу!
— Не хочешь? Тогда почему ты такая мокрая?
— Я не…
— Хватит спорить. Просто впусти меня.
Он на мгновение отстранился, а потом вошел так резко, что Хильд вскрикнула и впилась ногтями в его руку. Он тут же прикусил шею под затылком, и они замерли на несколько бесконечно долгих ударов сердца. Когда боль ослабла, Хильд смягчила хватку, и Орвар начал медленно двигаться.
— Люди говорят, что самый страшный человек тот, которому нечего терять, — он говорил прямо ей в ухо, и Хильд чувствовала, как вниз по шее бегут стайки мурашек. — Но мы, эйги, знаем, что нет опаснее того, кто может потерять все. Твой Агнар может зарыться под самый тяжелый камень в самой глубокой пещере, я все равно найду его.
Хильд дернулась, но только поцарапала себе грудь о кору дерева.
— Нет!
— Я буду смотреть, как тускнеют его глаза.
— Не надо!
— Я не позволю ему умереть, как мужчина. Задушу, как собаку. Я не собираюсь смотреть на его рожу в Вальгалле.
Ее попытки освободиться только распаляли его.
— Ты думаешь, что приручила меня? Нет. Только я решаю, кому жить, а кому умереть. — Его слова были жестоки, но Хильд не могла больше сопротивляться. Низ живота стремительно сжимался, а тело напряглось в предчувствии взрыва. Орвар запустил окровавленную руку в ее волосы и резко дернул: — И только я решаю, когда и как мне трахать мою жену.
Хильд закричала и тут же услышала хриплый рев Орвара. Его тело навалилось, выбивая из нее последнее дыхание, и несколько раз дернулось. Затем он отстранился. Сначала звякнула пряжка его ремня, потом Хильд почувствовала, как на нее натягивают джинсы и поправляют остатки свитера. Не доверяя трясущимся ногам, она развернулась и привалилась спиной к многострадальному дереву.
Орвар выглядел все таким же отстраненным.
— Застегни куртку, — сказал он, — Кьяртан скоро вернется.
Она послушалась и снова посмотрела на мужа.
— Ты понял, что я тебе сказала? — Орвар молчал, словно превратился в один из камней, что усеивали все поля и рощи вокруг Королевских курганов. — Я люблю тебя. — Снова никакой реакции, только внимательный и настороженный взгляд. — Но я не могу принять некоторые твои поступки. Если ты убьешь его, ты сломаешь меня. Меня уже не будет.
Хильд ждала ответа, но он молчал.
— Ты можешь изменить свое решение?
— Нет.
Она прекратила сопротивляться и позволила своему телу сползти на землю. Подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. Посмотрела наверх. Туман постоянно двигался, словно замерзшее дыхание великана. Временами над ветвями дерева образовывался просвет, через которое было видно небо. Только небо, и больше ничего — ни птицы, ни падающей звезды, никакого доброго знака. Это только в книгах все заканчивается хорошо, в жизни получается иначе.