– Это уж от тебя самого зависит. Наворачивай сало медвежье, пей травку, которую я привез, и почаще бывай у меня в заповеднике.
– Ты внуши мне это, – усмехнулся Илья и погладил сына. – Ты же гипнотизер... в прошлом.
– Внушить себе всякий может. Вот и лечись... хотя бы ради Витьки.
Сзади взвизгнули тормоза, и, чиркнув колпаком о поребрину, остановилась голубая машина. Из нее выскочила Наденька.
– А я за вами, – сказала она, вытирая Витьке нос. – Пельмени уже настряпаны.
В машине, видимо поджидая Наденьку, сидела красивая, нарядно одетая девушка.
– Кто это? – спросил Станеев.
– Дочка Ганина. Папаша подарил ей машину. Сын, ты не прочь получить такой подарок?
– Вместе с тетей?
– Ну, брат, у тебя запросы! – рассмеялся Водилов, но Витька не слушал отца, забрался в кабину и манил к себе Наденьку.
– Тетя Юля, вы нас прокатите?
– Разумеется, – ужав пальцем в перчатке прохладный его носик, улыбнулась девушка. – Если позволит твой папа. Можно?
– Только недолго. Нас ждут пельмени.
– Это вас ждут, – возразил Витька. – А мы не хотим. Поехали, поехали!
– Красивая девчонка! – глядя вслед укатившей машине, сказал Станеев, снова люто завидуя Ганину, у которого все имелось, чтобы сознавать себя в этом мире счастливым.
– Красивая, но не красивей Раисы, – подмигнул Водилов и ткнул приятеля в бок.
Степа встретил их в прихожей, где так же, как и в комнатах, все было вымыто, вычищено. На мебели ни пылинки, ковры свежи, словно только что из магазина.
– А я заждался вас, – пожимая им руки, говорил хозяин. Черные очки он снял, заменив их повязкой. Правый, незашоренный глаз, казался здоровым, Водилов не удержался и помахал перед ним пальцем. – Че перед глазами-то машешь? Думаешь, вижу? Не вижу, только чувствую.
– А мне все кажется, что ты зрячий.
– Не худо бы хоть ненадолго прозреть, – вздохнул Степа и перевел разговор. – А где ребятишки?
– Дочка Ганина их катает.
– А, хорошая девка, небалованная.
Из кухни, раскрасневшаяся, выплыла Сима. На блюде горкой дымились пельмени.
– Присаживайтесь к столу, гостеньки дорогие! – пропела она и удивленно спросила: – Больше-то разве никто не придет?
– А кого еще надо? – доставая рюмки, оглянулся на нее Степа.
– Раиса Сергеевна сулилась... Может, заглянет?
– Вот было бы славно! Я уж забыл, когда за одним столом собирались старые-то лебяжинцы!
– А вон и Рая! – выглянув в окно, сказала Сима. У подъезда остановилась «скорая помощь».
Душа Станеева зашлась жаром. Жар перекинулся на лицо, на шею. Кожа покрылась красными пятнами.
Но вместо Раисы порог перешагнул пожилой, рябоватый человек.
– Кто из вас Станеев? – угрюмо спросил он.
– Я, – поднимаясь, сказал Станеев. Внутри все тревожно замерло. Кровь отхлынула, и лицо теперь побледнело, – А что... что случилось?
– Скорей в машину! Вас зовет Раиса Сергеевна.
«Она жива... она зовет! – забыв одеться, Станеев выскочил на улицу и, сидя в машине, ликующе повторял: – Наконец-то! Наконец-то!»
– Там «Жигули» с КрАЗом столкнулись, – глухо сказал шофер, на бешеной скорости выруливая на проспект Геологов. – Раиса Сергеевна наказывала никому, кроме вас, не говорить. Ганина ищут. Там дочка его была и... двое детишек.
Отпустив шофера, Ганин взвалил на загорбок тяжелый рюкзак, принюхался и ступил в чащу широко и неслышно.
День истаял. И вечер уже готов был уступить место ночи. Истекали последние капли вечерней зари. Прохладный сумрак скрадывал стволы подтянутых сосен, мохнатых елей, обманно искажал видимое пространство. Ружье билось о плечо, но Ганин чувствовал, что сейчас оно не понадобится. Постукивая пальцами по ножнам, он спокойно шел на зверя, который оказывался либо вывороченным пнем, либо кочкой. В груди сладко замирало и смеялось. Как в молодости бывало, перло озорство; хотелось схватиться и победить. Темнота влекла издавна: сперва потому, что пугала и нужно было пересилить испуг, теперь – превращала в дикое и опасное животное, полное хитрости и хищной отваги. Если бы сейчас встретились в лесу рысь или медведь (а они здесь встречались), Ганин не уступил бы им дорогу, не прибавил бы шагу, а также спокойно и неколебимо продолжал свой путь. Человеку, осилившему , свой страх, уступает дорогу всякий.
«Хоть бы встретились... хоть бы!» – как заклинание твердил Ганин. Кровь звала. Кровь вела. А чутье подсказывало, что зверь, который, возможно, рядом, осторожно обходит его стороной.