– Папка, папка! – позвала его Юлька. – Мне не больно... мне страшно.
И Ганин не выдержал, всхлипнул. Но вокруг были люди: санитары, сестры, эта женщина, врач... как ее? Имя забылось... Прекрасная, милая женщина... Как же ее? Ах, да не все ли равно? Главное, что эти люди, кто бы они ни были, не должны видеть Ганина жалким, плачущим. Все свои невзгоды он переносил стойко и никогда никому не жаловался, не искал воротника, в который мог бы выплакаться... Перенесет и эту... Уже ничего не исправишь, не изменишь, и нужно держать себя в руках. Юлька, девочка моя дорогая!
– Я прошу вас, Андрей Андреич, – сквозь боль, от которой он отупел и оглох, прорезался сочувственный голос Раисы. – Приходите завтра. Завтра в любое время.
– Я приду завтра, Юленька, – машинально повторил Ганин и, высоко вскинув голову, четко и прямо вышагивая, пошел по коридору. А пол колыхался под ним, а стены то наваливались вдруг на самые плечи, то опрокидывались обратно. И куда-то исчезла огромная входная дверь. Куда же она исчезла? Она слева была... Нет, кажется, справа...
Раиса, догнав его, взяла под руку и вывела к машине. Толя, ждавший у подъезда, поспешно отворил дверцу. Ганин растерянно остановился, совершенно не понимая, зачем эту дверцу открыли.
– Садитесь, Андрей Андреич, – сказала Раиса и, зачерпнув горстью снегу, приложила к его влажному лбу.
«Снег-то какой горячий!» – отметил Ганин и, вежливо отстранив Раису, спросил у шофера:
– Что у нас дальше?
– Прилетел второй секретарь обкома... он знает об всем... Просил выразить вам сочувствие.
– Где он остановился?
– Внизу, под вами. Поедем к нему?
– Нет, нет, – покачал головой Ганин. Без Юльки дом этот стал ему ненавистен. – Сначала на стройку.
«Ужасно! Как это все ужасно!» – Раиса передернула плечами и прошла через двор. Станеев и Степа все еще сидели около Наденьки.
– Его нужно увести, – сказала Раиса, тронув посеревшие от седины волосы Станеева. – Очнись, Юра! Давай уведем его ко мне. И ты у меня останешься...
Станеев поднял на нее вывернутые от боли глаза, и ей нестерпимо захотелось поцеловать эти печальные, бесконечно добрые глаза и прижать к груди его поседевшую за день голову.
«Я баба, – вздохнула Раиса. – Я всего только баба».
Солнце в лесу пробивалось редко. Мели метели, свирепствовали холода. Избушка Станеева в углах промерзла, окна застыли, а у порога висели синие бугристые сосульки, которые оттаивали, текли на пол, когда в жилище становилось тепло. А потом они нависали еще сильней. Зима эта началась рано, в середине сентября, и будет тянуться бесконечно долго, уныло. Однако такой счастливой зимы Буран не помнит. Он до краев переполнен невиданным счастьем, которое пришло в лес вместе с маленькой Саной. Она подросла, но все также шаловлива и проказлива. Буран изредка наказывал ее, но чаще – для вида, учил добывать пищу, знакомил с лесом. Ноги с каждым днем крепли, наливались силой, и в груди уж во время бега не покалывало. Хотя, конечно же, за Бураном не угонишься. А он забудется иногда, как брызнет в азарте за какой-нибудь живностью и оставит свою подружку далеко позади. Потом он воротится, поделится добычей. А если погоня затягивалась, Сана возвращалась домой одна.
А дома угрюмый, вечно задумчивый хозяин. Он что-то пишет, звенит кольцами, заготовленными для зверей и для птиц, или просто сидит у заледеневшего окошка. Сана приляжет в углу и, словно маленькая старушка, вздыхает, сочувствуя человеческой тоске. Ей подчас невмоготу от чужой тоски и безысходности. «Ведь прекрасно вокруг! Весело! И Буран есть, вон он какой заботливый! И лес замечательный! Чего же еще-то?»
Повздыхав, Сана начинает играть с собственным хвостом. Сана красива, с волнистой чистой шерстью, с милейшими длинными ушами, чуточку великоватыми для маленького роста лапами, а вот хвост подгулял. Ну прямо совсем крысиный хвост, длинный, голый, вовремя не отрубленный, бесстыдная нагота которого Сану всегда раздражает. Она гоняется за хвостом, повизгивает и забывает о причинах, вызвавших ее злость. Подолгу Сана не умеет сердиться даже на себя самое. А на других так вообще не сердится. При чем здесь другие, кто бы они ни были – люди или звери? Если что-то плохо вокруг, нужно постараться, чтоб стало лучше, и не ждать, когда тебе об этом скажут. Ведь вот старается же Сана, неунывающая собачонка. Она могла бы сейчас лежать и грустить, вместо того чтоб кружиться, шлепать по полу мохнатыми коричневыми лапами. Скоро прибежит Буран, и будет еще веселей. Да вот он, уж в дверь скребется.