Удачливый соперник опять оглянулся на лосиху, победно взревел и, подбежав к поверженному без боя сохатому, толкнул его в шею, оступился и отступил. Ах, если бы он боднул посильнее! Лось смог бы, наверно, сорваться с сосны и юзом скатиться вниз. Противник его оказался осмотрительным и счастливым. Натешившись его беспомощностью и ничуть не пострадав, он уводил с собой самку, которой все равно с кем уходить. Ей нужен был самец, и он нашелся. Может быть, и даже наверняка, не самый лучший и не самый достойный, но зато удачливый.
Буран побрехал на удаляющуюся пару и надумал известить о случившемся своего хозяина. «Охоты не будет!» – сказал он Сане, которая нисколько не огорчилась. Пес гаркнул на нее, позвал с собой, но спаниелька на этот раз его ослушалась. Да и сам он решил, что один обернется скорее. А Сана пускай посторожит попавшего в беду сохатого. И он убежал, а Сана осталась.
Лось мучился и хрипел и теперь уж не думал о своем счастливом сопернике. Он весь наполнился болью. Боль проникала в голову, сводила шейные позвонки и волнами перекатывалась по всему огромному сильному и теперь совершенно беспомощному телу.
Сана, любопытствуя, подошла ближе. Этот невиданный исполинский зверь был ей не страшен. Выкатив налившиеся кровью глаза, он, задыхаясь, храпел и брызгал окровавленной пеной. Облаяв его, Сана обежала вокруг сосны и еще раз обежала, зазывая сохатого поиграть с ней и не понимая, что зверь в агонии. Чтобы обратить на себя внимание, она куснула лося за переднюю ногу чуть повыше копыта. И если он не почувствовал этого дружественного прикосновения, то лишь потому, что рядом с маленькой болью жила большая, невыносимая, совершенно его измучившая. Сана куснула его снова, посильней. Могучее копыто сохатого поднялось и опустилось вовсе не от ее жалкого укуса. Раздался щенящий слабенький писк... Но Сана жила еще, она еще нашла в себе достаточно сил, чтобы откатиться в сторону.
Два существа мучились в лесу. Два ни в чем не повинных существа умирали. К ним, чуя поживу, подбирались волки. Но даже пятерым нелегко справиться с таким богатырем, как лось. Его копыта страшны, его рога еще страшнее. Правда, теперь он совсем беззащитен...
Буран и Станеев подоспели, когда пиршество кончилось. Глазам их предстало жуткое зрелище. На суку висел чисто обработанный скелет. Под сосною, шагах в десяти, лежала Сана. Ей прокусил горло все тот же волчонок. Прокусил не потому, что был голоден, а потому, что был волк.
– Опоздали мы с тобой, – сказал Станеев. – Опоздали.
На плече у него висело фоторужье, но сегодня оно не «выстрелило». Буран обнюхал свою маленькую подружку, задрал морду, жутко и протяжно завыл. Его вой слышали волки. Они славно попировали.
Вернувшись из Москвы, Ганин первым делом поехал в больницу. Купил в буфете гостиницы «Россия» пяток ананасов, в писательской лавке несколько немецких изданий по искусству и сразу повез это дочери. Когда-то ему смешны были фразы о том, что кто-то кому-то намерен подарить целый мир... Сейчас он подарил бы Юльке не только весь мир, – всю галактику, если б галактика могла осчастливить девочку или, по крайней мере, хоть сколько-нибудь возместить ее физический недостаток. «И за что на нее свалилось это несчастье?» – думал он, забывая, что несчастье прежде всего свалилось на него. Дикий, нелепый случай сделал Юльку калекой. Все было у нее: красота, молодость, доброе сердце... Не стало ноги – и все стало ничем: сердце болит теперь, красота неполноценна, а молодость этой неполноценностью омрачена до конца дней. Помимо всего на Юлькиной совести смерть маленькой девочки, совершенно подкосившая ее родителей. Степа состарился лет на десять, согнулся и учах. Симу разбил паралич, и она лежит неподалеку от Юльки, в соседней палате. Все это страшным грузом легло на Юльку. Она считает себя виновной, хотя виноват шофер КРАЗа: разморило его после трех подряд отработанных смен, и КРАЗ качнуло прямо на «Жигули». А может, и не шофер виноват?.. Он за рулем много лет, непьющий... Просто устал в этой чертовой гонке. Ганин и сам от нее устал, а цветное табло каждый час напоминает: «До ввода аэропорта в строй остается 93, 92, 91... дней». Вчера министр шутливо, как бы между прочим, однако не без надежды в голосе поинтересовался: «Андрей Андреич, а месячишко еще не выкроишь?» – «Мы и без этого выкроили два года...» – вспылил Ганин, но тотчас пожалел о своей горячности. Ведь и с министра требуют: «Скорей! Скорей!» Темп – идол современного человека. Человек молится ему истово, до изнеможения. Человек забывает о себе и о том, что этот темп для него же. И Ганин, – быть может, один из самых фанатичных служителей этого бога, – не удержался и приказал шоферу везти себя на стройку.