Но и не тащить же ее, израненную, к жене на расправу! Да и что она тогда скажет? /Не утка, конечно, а жена/. Она всю жизнь мечтала видеть меня настоящим мужчиной.
Ах, во имя гуманизма и собственного спокойствия…
Я отвернулся от Кира, чтобы не травмировать пса, и сделал то, что и полагается делать охотнику в таких случаях.
Увы, я не почувствовал себя ни лучше, ни выше, ни сильнее. Наоборот, на душе стадо гадко и мерзко.
Без всякой радости засунул я добычу в рюкзак.
Кир проводил утку глазами и тут же нырнул в высокую траву.
Раздался душераздирающий утиный крик… Еще одна трагедия. Нет уж! Пусть они совершаются без моей помощи. И не на моих глазах.
— Нельзя! — закричал я отчаянно. — Нельзя! Ко мне!
Он выскочил из травы и удивленно посмотрел на меня.
В это время за его спиной, громко ругаясь, взлетел селезень.
Похоже, пока шла пальба, он прятался в траве. Умная птица!
— Пусть живет! — сказал я Киру. — Он заслужил право на жизнь.
Как долго осталось жить умной птице, трудно было предугадать. Пальба хоть и значительно стихла, но совсем еще не прекратилась. И завтра будет новый день…
А Кир охотно согласился со мной, и мы, довольные друг другом, пошли вперед.
Вскоре мы вышли к небольшому озеру, заросшему стелющейся по поверхности воды травой. Не успел я оглядеться, а Кир уже был в воде, и стал гоняться за уткой. Очередной подранок. Господи, сколько же тут напакостили люди…
— Кирюша, пошли отсюда! Все равно всех уток мы не соберем!
Но мой охотник вошел в азарт и не хотел бросать птицу.
— Ну, хватит! — решительно потребовал я. — Пойдем! Ты мне уже и так всю охоту к охоте отбил.
Я зашагал к нашему биваку. Киру ничего не оставалось делать, как последовать за мной. Он бежал с боку и вопросительно заглядывал в мои глаза.
Ну что я мог сказать ему?
— Не печалься, — грустно улыбнулся я. — Жадность до добра не доводит. Хватит нам и того, что у нас уже есть. Селезня отдадим Гелии с Дуняшей, а уточку — нашей хозяйка. Она у нас страшно падкая до всяких уток.
Дичь тушилась в духовке, а Кирша, лежа со мной на диване, нет-нет да и втягивал длинным носом ароматней воздух. Изредка я невольно подражал ему и, как он, нетерпеливо ждал приглашения к обеду.
Наконец нас позвали. Мы быстренько переместились на кухню. Я сел за стол, а мой пес уселся рядом на полу.
Утка уже дымилась на столе, и три пары жадных глаз уставились на жаркое.
— Никогда я не ела настоящей дичи! — хватая огромный нож и примеряясь, кому какой кусочек отрезать, счастливо пророкотала наша хозяйка.
— И к тому же совершенно дармовой, — охотно поддержал я хорошее настроение супруги.
Но мои слова подействовали на нее совсем по-другому. Едва заметная тень скользнула по ее лицу, и она задумалась.
Я насторожился. Когда она о чем-то задумывается, то мне уж тут ни на что хорошее надеяться не приходилось.
— А с какого выстрела ты убил ее? — кладя на мою тарелку до обидного маленький кусочек мяса, спросила она.
— С первого! — ответил я.
Тут главное было не стушеваться, чтобы вранье выглядело достоверно. И мне это удалось. Но жена все равно поскучнела. И уж совсем скучным голосом проворчала:
— Буханка хлеба.
Я не понял, с чего вдруг она перешла на хлеб.
— Что, милая, буханка хлеба?
— Каждый патрон стоит столько же, сколько и увесистая буханка хорошего хлеба.
Спорить тут было не о чем, и я согласился:
— Дороговато, конечно, патроны стоят.
— А сколько ты бензина сжег?
Я уже стал соображать, к чему она клонит, и задал встречный вопрос:
— Сказать в рублях или в литрах?
— В рублях, лучше.
Я нахмурил лоб, пошевелил губами и выдал счет:
— На пять рублей с копейками.
— Дорогая уточка… — задумчиво покачала головой супруга. Такой обед нам не по карману.
— Ну что ты! — забеспокоился я. — Теперь все дорожает, стоит ли по пустякам волноваться!
— Говоришь по пустякам! В магазине уточка стоит рубль пять килограмм. И это уже не пустяк! И мясо у нее, скажу я тебе, не черное и более жирное, и вкус другой, и аромат приятный.
— Но это же дичь! — с отчаяньем в голосе кричу я. — Ее не кормят отборным зерном, а питается она всякой травяной гадостью, вплоть до водорослей! Потому и вкус такой отвратительный. Соображать надо! К дичи привычка нужна!
— Да уж что тут соображать, дорогой, — и жена делает страшное ударение на слове «дорогой». — Не каждая собака твою такую дичь есть будет.
Я посмотрел на Кира. Его глаза жадно блестели, и он только голову поворачивал то ко мне, то к хозяйке в ожидании, кто из нас вспомнит о нем и даст ему кусочек честно заработанной им утятины.
— Ты чем злобствовать, лучше отдай собаке свою долю и увидишь, как он мигом разделается с твоим бо-ольшим куском.
Я не сомневался, что так оно и будет. Ведь поесть мы с ним оба любили. Но, к моему удивлению, пес, понюхав жаренную дичь, с безразличным видом отошел в сторону.
Жена торжествующе посмотрела на меня.
— Горячий кусок! — воскликнул я, все еще веря во всеядность своей собаки.
— Он остыл, пока ты подсчитывал, на сколько рублей бензина сжег. Вот теперь к этим рублям еще прибавь амортизационные отчисления с лодки, ружья и собаки. И твоя уточка сразу станет золотой!
— Не пойму, к чему это ты все клонишь? — растерянно пробормотал я.
И действительно, если в начале разговора я понимал его логику, то теперь терялся в догадках.
— К чему спрашиваешь клоню? — в ее глазах появился холодный блеск. — А вот к чему!
Она грохнула кулаком по столу!
Я мигом втянул голову в плечи, а мой соратник, товарищ по охоте, поджав хвост, подрапал из кухни.
И прозвучал гневный приговор:
— Чтобы завтра же сдать ружье в комиссионку! И чтоб больше — никакой охоты!
Милая! Да я только и мечтал о таком счастье!
Я наклоняюсь как можно ниже над тарелкой. Не дай бог, еще увидит мою радость и передумает.
«Может быть, повременишь, — говорю я и стараюсь, чтобы мой голос звучал невесело. — Ведь только сезон открылся… И мы с Кирюшей только начали в это дело втягиваться.
— Вот пока вы к этому делу не пристрастились и совсем не разорили меня — сдай свое ружье! Так мне спокойнее будет.
— А как же с селезнем быть, раз золотая уточка нам не по зубам, и Кирша дичь у нас не ест?
— Подари его кому-нибудь. Товарный вид у него впечатляющий.
И это желание жены так совпадает с моим, что я не могу скрыть счастливой улыбки.
— Ты не спеши радоваться! — холодно говорит она, — Подарить надо с умом, чтобы польза от этого была. Понял?
Еще бы не понять! Милая ты моя женушка! Да у меня уже все продумано. Как хорошо, когда мы вот так в унисон мыслим! Даже жить хочется с тобой.
Селезень привел Гелию в восторг.
— Надо же какой красавец! — воскликнула она и, хитро сощурив глаза, спросила. — У жены стащили?
— Тьфу ты! — возмутился я. — Гелия, ну что вас, такую красивую женщину, заставляет говорить такие глупости?
— А где взяли? — пропускает она мимо ушей мое замечание.
— На охоте естественно! Не забывайте, с кем вы имеете делю! — и я гордо приосанился, — Сам добыл, сам и распределил! Вот и вас не обделил, в подарок вам эту дичь принес. А жена моя, оказывается, брезгует дикими утками. Видите ли, сызмальства приучили ее к газетным.
А вы — стащил.
— Ну, бывает… Не то сказала, — улыбается Гелия. — А как же вы добыли ее?
— О, это целая охотничья история! — воодушевляюсь я.
Моя прелестная собеседница смеется:
— Придуманная?
— Ну, что вы! — опять возмущаясь я, но уже не так энергично. — Даже будучи охотником, я не научился врать. А врать ведь тоже надо уметь.
— В наше время как никогда надо уметь врать, — соглашается Гелия со мной, более конкретизируя мои философские сентенции.