Коля походил на молодого преступника с кинематографической точностью. Он был налысо выбрит, носил под халатом красный тренировочный костюм, хвалился некрасивым шрамом на тыльной стороне ладони. Коля частенько выпивал с маргиналами неизвестного происхождения на скамье возле университета. Он дружил с отчисленными студентами, с мрачными лаборантами, которые торговали своей протекцией, с фельдшерами скорой, большинство из которых занимались бог знает чем. Коля панибратствовал даже с обветренными нахалами с кафедры физвоспитания. Время от времени ему подкидывали подработку, связанную с загадочным исчезновением медицинских препаратов или анамнезов больных. Короче, Коля был при делах.
Однажды Коля понял, что ему надо подтянуть химию, он ее плохо понимал, несмотря на медицинский колледж, и ему пришлось обращаться за помощью. Анатолий Семенович как раз собрался накопить на путешествие с женой.
Вообще, несмотря на храбрость классического социопата, Коля как бы стеснялся Бурта. Тихий таинственный доцент, время от времени погружающийся в собственный мир, заставлял Игнатьева нервничать. Мало ли о чем рассуждает этот химик-философ? Кто его знает, что у него там в голове?
Несмело подошел Коля к Бурту. Несмело протянул:
— Э-э-э…
Анатолий Семенович ответил:
— Ну… не знаю.
Коля добавил:
— Э-э-э… Я.
Бурт придавил указательным пальцем дымящийся в пепельнице окурок.
— Скажем, в полвторого?
— Ну.
— Ладно.
— Э-э-э.
Так Коля начал учить химию. Время от времени молодой бандит с несвойственным ему усердием принимался листать учебный материал. Бурт превзошел сам себя — он по-настоящему учил Колю Игнатьева. Интерактивно. Со временем этот процесс приобрел характерные для Коли обменно-бартерные свойства. Игнатьев честно посещал семинары, а Бурт его (подчеркиваю) абсолютно бесплатно учил.
Вереница безликих дней тянулась, как длинный состав за паровозом. Монотонный тихий голос Бурта, его таинственное спокойствие, не самые увлекательные лабораторные работы и пока что непонятные до анонимности формулы заставили Игнатьева подумать: а как насчет друзей?
— Парни, вам пора становиться из обезьян — человеками — сказал Игнатьев и глотнул коктейля «Ягуар». — Вот гляньте на себя. Тупые, грязные, только о выпивке думаете. Бедлам. Егоров с Серым — долбо… бы. Лелик и Саранский помимо «Буратины» ничего не читали. Санек мой друг, ты тоже, прости — урод. На х…я ты пиз…шь пенсию у бабки?
— Не пи…жу я, — оправдывался Санек, — она мне сама дает…
Остальные медленно переглянулись. Хорошо бы за такой подход пачку подправить, но, если речь идет об Игнатьеве — лучше уж молчать, как дубы. Иначе себе же хуже.
— Слышь, Колян, да на хрена нам эта химия? Мы никого лечить не собираемся, — послышался голос во мраке. Под фонарем заблестели несколько мокрых от пива ртов.
— Мужики, я вам пытаюсь дать культуру. Кто из вас в люди пробился, а?
— Ты, Колян! — звонко заявил Санек, который у бабушки ворует.
— Ну так что, муд…ла, так и будем сидеть с жестяными банками на лавочке? Вон, девчонок у нас сколько хороших! Загляденье! Все распиз…атые, бля, в халатиках… ты ж по этим делам как раз шпаришь. Вот и сходи.
— Колян, ну ты че, какие из нас химики?
— Молчать! — приказал Игнатьев. — Если вы, ху…осы, завтра не явитесь на семинар, то считайте — брата предали.
На кафедре стали мелькать коренастые молодые люди в спортивных одеждах. Некоторые из них хватали девчонок за задницы и прижимали их к желтоватым разводам на двери лаборатории, шепча любовные клятвы. Саньку, надо отметить, приглянулась Ленка Воронцова. Та, которая меня сильно не любила. Их роман развивался резво и бурно. Но… что-то мы отошли от темы.
Занятия проходили интересно. Сначала являлась игнатьевская банда. Парни рассаживались, бросали усталые ноги на парту и откидывались назад. Они ржали как кони, беспрерывно чесали бока, шутили, пинали друг друга в воздухе ленивыми ступнями в кроссовках. Чуть позже заходил Бурт. Ноги медленно, небрежно скидывались со столов. Парни скрещивали руки на груди и выдавали такой специфический взгляд. Я бы назвала его — «удиви нас».
— Итак, тема сегодняшней лекции — распад сахаров в печени.
Коля ликовал. Закинув на затылок руки, он всем поочередно подмигивал и кивал в сторону Бурта — мол, вы только посмотрите, какую развлекуху я вам откопал. Серый, Егоров и Санек тихо гоготали и громко комментировали интересные, на их взгляд, пояснения.
— Что-что, говорите? Какая в печени мочевина? Сплошной спирт!
— В моче — мочи не обнаружено…
И так далее.
Бурт белел от страха. За годы, проведенные в заточении собственных мыслей, Анатолий Семенович разучился реагировать на стремительно меняющуюся жизнь. Когда речь пошла об оплате педагогического труда, Бурт махнул рукой и сказал:
— Ладно, Коля. Только ходи. А с деньгами разберемся…
Коля хитро усмехнулся, прекрасно понимая, что ни фига никто с деньгами разбираться не будет. Бурт не посмеет требовать гонорар за свои уроки. Страшно ведь…
Работая вот уже тринадцатый год в медицинском, Бурт плохо представлял, как правильно вести себя с преступниками. Поэтому он им потакал.
Однажды вся развеселая компания, как обычно, явилась на урок. На ступеньках здания я встретила до похабности глупое лицо, принадлежащее одному из друзей Игнатьева, Антону Серых, то есть Серому. Джентльмен дернул меня за край халата.
— А какие свойства приобретает бензол при распаде?
Я запуталась.
— Прошу прощения?
— Ну, бензол, бля. При распаде, нах. Эй, ты че, не докторша?
— А вы интересуетесь бензолом на предмет чего?
— Слышь, я это. Ну это, короче. Б…дь, не всосал.
— В организм поступает бензоат натрия, и он переходит в бензол и в бензойную кислоту.
— А, ну понятно тогда. Спасибо.
Я побежала вверх по лестнице. Он сказал «спасибо», или мне послышалось?..
Когда я шла домой с Риткой Асуровой, нас снова остановил Серый.
— А глицин — это аминокислота?
— Ну, в общем, да, — бросила Ритка, чуть обернувшись назад, а потом удивленно спросила меня: — Ты видала?!
На уголовном сборище химиков было весело. Игнатьев приволок Морозову, а Санек посадил на кривые колени Воронцову. Играл неназойливый шансон. На доске едва различались окутанные сигаретным дымом формулы. Бурт немного опоздал.
— Итак, на прошлой неделе мы с вами разговаривали о распаде веществ в печени. Теперь кто мне скажет, что в ней синтезируется?
Охладевший к химии Игнатьев снисходительно потянул ленивую руку вверх.
— Х…й знает.
Бурт внимательно посмотрел на ветви покоцанной яблони, зеленевшей за окном. Не отводя взгляда от пейзажа, он сказал:
— Ну, Коля, ты же знаешь. На «г» начинается.
— Тогда — говно, — со счастливой улыбкой заявил Игнатьев. Морозова засмеялась прокуренным басом.
Бурт медленно встал. Вздохнул. Шаркающими шагами девяностолетнего инвалида подошел к окну. Отвернувшись от всеобщего гогота, доцент медленно-медленно приоткрыл форточку и приподнял нос, будто захотел понюхать уличный воздух. В таком странном положении он простоял долгие пять минут. Звуки дурацкого смеха начали потихоньку затихать. Все переглянулись. Морозова подала последний смешок — на всякий случай. И затем молодежь стихла.
— Гликоген… — прозвучал застенчивый шепот с далекой задней парты.
Бурт вцепился взглядом в яблоню — лишь бы не оборачиваться, не возвращаться в унизительную реальность.