Мужчины потоптались на месте, до тех пор пока художник не выразил мимикой неловкость ситуации.
— Не хотел тревожить. Ольга задыхается. Понимаешь? Помоги мне. Там встретят.
— Эдик, бедный, как ты сюда приехал? Мы с Ивановичем…
— На «Шевроле» приехал. Меня ждут. Хорошая машина?
— Местная. Самая надежная машина.
ФРАГМЕНТ 8
Девочка отказалась снять пальто, сидела в нем семь часов: хоть бы сходила в туалет. Грабор глотал киндербальзам из походной фляжки, смотрел за курсором передвижения самолета в телевизоре над проходом. Стрелочки ползли к родным местам. Пробиралась томная шваль, спотыкались воспитанные стюардессы. Когда девочка проснулась, Грабор уснул. Она по-взрослому вздохнула и спросила:
— Где мне купить куриную голову?
— У стюардессы.
— Не лгите. Ложь — свойственна душам рабов.
— Не делай вид, что ты ребенок. Сиди и не зуди.
— Вы меня охраняете?
— Я вас похищаю.
Она открыла пластиковую задвижку иллюминатора, с уважением начала всматриваться в облака, увидев большой белый ландшафт без птиц и самолетов.
— Трусу нужно подложить под подушку куриную голову. Мне так сказали ребята. Он боялся слезть с дерева, он прыгнул… Значит, он трус… Он свалился. Он — «чикен… чечен… чекист…»
— Принесите барышне чая, — сказал Грабор индусу через пустующий проход. — Вы меня не поняли? — Он обернулся к девочке. Он боялся к ней притронуться. — Как тебя зовут? Зачем ты говоришь глупости? Дать снотворного?
— Мне вас представили с лучшей стороны, — она опять опустила глаза в стратосферу. — Меня зовут Лидия. Для вас Люся. Мне нужна куриная голова. — Опять воспряла. — Слушайте, мистер Грабор, я знаю, что ничего такого не продают в супермаркете. Вы мне рассказали в аэропорту, вы говорили про арабские лавки, про Израиль… Там, говорили вы, еще продают кур с головами.
— Вы откуда? — спросил Грабор, пытаясь припомнить просьбу художника.
— Из Латвии. Там всех убивают. Я хочу холодного чаю.
ФРАГМЕНТ 9
В Окленде Грабор опять нос к носу столкнулся с молодым парнем из Нью-Йорка. Тот снял куртку, из-под футболки выглядывали корявые руки гребца и борца. Грабор поздоровался с ним. Тот тоже кивнул, серьезно; мелькнул незнакомыми глазами.
Лиза стояла у вертушки выдачи багажа, ее взгляд цеплялся за турникеты. Глаза ее были усталыми, бледность просвечивала сквозь макияж: бедная заморская красавица. Одета она была, как прежде. Кожаный пиджак, прикрывающий задницу, голубые джинсовые брюки продуманного оттенка 561, дряхлые черные сабо для костных мозолей в старости, прочее еще более обольстительно.
— Вот, с дочерью, — Грабор попытался завести разговор.
Девочку тут же подхватили двое незаметных. Чемодан пришлось ждать дольше. Грабор огляделся и растрогался. Аэропорт казался удивительно знакомым, родным, хотя Грабор не был здесь уже несколько лет. То же самое освещение, на улице прежняя погода, теплый ветерок. Лизонька подогнала «Вольво 760» GLE белого цвета, шесть цилиндров, 1982 год.
— Передняя ось погнутая. Колесо отвалится через тысячу миль. Зачем такой большой чемодан? Ты надолго?
— Навсегда. Меня в Нью-Джерси уже опечатали.
— Зачем? Вернее, чем?
— Изнасилование, убийство. Я старался. Где мы живем?
Лизонька сладко вздохнула; излишне сладко.
— У Наташки. Все уехали на Рождество. В горы, на Тахо. Кстати, можно присоединиться.
— Я хочу спать…
— Ты вчера звонил и обзывал всех «куртизанками». Мужчин и женщин.
— По делу говорил, — сказал Грабор расстроенно. — Никого не обидел?
По радио заиграл «Лед Зеппелин II». Добрый знак. Грабор сделал погромче, протянул Толстяку свою фляжку, ему нравилось нюхать телячий ветер из открытого окна.
— Мне в юности из-за этой пластинки сломали нос, — сказал он. — Я одно время жил этим делом… Один диск — как зарплата инженера. Сейчас скупил все, что можно, по двадцать пять центов на блошином рынке. Идеалы молодости, черт бы их побрал. Нос все равно кривой.