— Да, у нас общество, — подтвердила соседка напротив. — Женщина в обществе меняется. Вот видите: левее… левее… Вчера были волосы по локоть, а сегодня — каре. Вот вам и Миллениум.
— Это не ее волосы, я ей сама красила, — прошелестел душистый голос где-то за их спинами. — Вы закусывайте, закусывайте.
ФРАГМЕНТ 28
Лизонька вскоре пела песни, заглушая музыку. Она организовала из мужчин группу сопровождения. Фима махнула рукой на супруга, разговорилась с Грабором. В основном спрашивала о погоде в Нью-Йорке.
— Прямо ураган? — повторяла она и покачивала головою. — С мороза хорошо в баню. Я последнее время работала в бане.
— Парили? Люблю потеть. Вы любите потеть?
— Нет, я директором. Всю жизнь в сфере обслуживания. В «Юбилейном». Раньше это называлось «Дом Быта», знаете?
— Помню.
— Я и в похоронных услугах работала. Представляете, молодая девчонка, и тут жмурики… Ко всему нужно подходить с талантом.
— Это как? — Грабор поставил кулачки у себя под подбородком. Какая правильная женщина, подумал он.
— Хотите, расскажу про мой первый гроб? — Серафима сахарно рассмеялась. — Это как боевое крещение.
Грабор тоже рассмеялся и налил им обоим теплой водки. Лизонька перешла на украинские песни и скрестила руки на своей груди. Грабор посмотрел в ее сторону с сожалением.
— Представляете, целая нация и каждый без конца думает: «Чому я не сокил».
Девушка меланхолично кивнула.
— Я как бы стажировку проходила. И тут первое задание. Надо было срочно сделать цветочки… Украшения для гроба.
— Зачем цветочки?
— Нам так заказали. Такая услуга, — Фима удивилась его непонятливости.
— Вот как? Услужили?
— Мы шили эти цветочки с Марией Иванной всю ночь. Пальцы искололи, устали, глаза ничего не видят. Но старались. Прямо один к одному. Один к одному. Я до этого и шить толком не умела. Жалко только, что Мария Иванна не позволяла курить.
— Зачем вам курить, — сказал Грабор. — Вы же будущая мать.
— Почему будущая, — опять засмеялась Фима. — У меня двое.
— Ой, извините. А как с гробом все закончилось? Украли?
— Нет, все хорошо. Утром покойника уложили. Стало грустно. Только я не смотрела на него. Я на цветочки смотрела. И знаете, такая гордость была, так красиво. И начальница моя говорит: так и нужно относиться к своей работе.
— Да, — согласился Грабор. — Ну их к черту, покойников… Беда с ними… Я их боюсь… Видел… Вы видели?
— А вы чем занимаетесь? — спросила Серафима бодро.
— Контрабандой попугаев, — ответил Грабор. — Делаю для них шестнадцатиквартирные домики. Дерево из Мексики. Шелковица. Здесь такое не растет. Остальное время спасаюсь от депортации. У вас как с документами?
— Пока еще хорошо, — смутившись, сказала она.
— От тюрьмы не зарекайтесь. Правильно я говорю?
Подошел Оласкорунский, за ним какие-то кавказские мужики, пытающиеся обнимать Лизоньку в порядке неустановленной очереди. Толстая подло присвистнула, увидев серьезную физиономию Грабора:
— Он у нас работал фотографом, — пояснила она публике конструктивно. — Снимал политиков, дипломатов, артистов кино. Потом их голых баб. Его нынешнюю профессию я назвала бы «альфонс». Он только овладевает новой профессией.
— Вот это романтичнее. Я боялся, что ты распугаешь народ. Я — дистрибьютер. Мне Лизонька говорила, что вы распространяете здесь «Мэри Кэй». Я делаю то же самое. — И не дожидаясь вопросов, добавил, — я продаю вечную молодость. Потанцуем?
Он увлек Фиму на середину зала.
— Вы такие хорошие, — сказала она. — Давайте потом еще раз увидимся. Вы ведь здесь надолго? Приезжайте.
— У нас много праздников. Два рождества, два новых года. Потом все это умножается на два из-за разницы во времени. Дробится на часовые пояса и умножается снова.
Грабор встретился с Оласкорунским в туалете, тот, расстегивая пуговицу, травянисто посмеивался.
— Хозяйская дочка. Кличка Бразильский Воск. Рекомендую, совсем рекомендую. Она вчера ходила в баню… Как в кино… О Господи, смешно-то как.
— А чё такое? — засмеялся Грабор, поддакивая.
— Ей какой-то мальчик понравился… Мы с ней дружим по телефону… Я как старший наставник… Он ее пригласил в баню, она все спрашивала, как ей быть, о чем разговаривать… какой купальник… тушь потечет… Я говорю «будь вежливой», и всё… Красота и молодость при тебе. Она отдалась в бане всем шести мужикам. — Оласкорунский икнул, сказал серьезно: — Скоро поедем, «Битлз» попоем, «Финляндия» у меня осталась…