Мастер игры {22} [со ставкой] на черепицу станет волноваться при игре на [серебряную] застежку и потеряет рассудок при игре на золото. Искусство одно и то же, но стоит появиться ценному, и внимание перейдет на внешнее. Внимание же к внешнему всегда притупляет [внимание к] внутреннему.
Конфуций любовался в Люйляне [водопадом] {23}: струи спадают с высоты в тридцать жэней, пена бурлит на тридцать ли. Его не могут преодолеть ни кайманы, ни рыбы, ни черепахи — морские или речные. Заметив там пловца, [Конфуций] подумал, что тот с горя ищет смерти, и отправил своих учеников вниз, чтобы его вытащить. [Но тот] через несколько сот шагов вышел [из воды], с распущенными волосами, запел и стал прогуливаться у дамбы.
Конфуций последовал [за ним] и ему сказал:
— Водопад в Люйляне высотой в тридцать жэней, пена бурлит на тридцать ли. Его не могут преодолеть ни кайманы, ни рыбы, ни черепахи — морские или речные. Заметив, как ты в него вошел, я подумал, что с горя ищешь смерти, и отправил своих учеников вниз, чтобы тебя вытащить. [Когда] ты вышел с распущенными волосами, запел и стал прогуливаться, я принял тебя за душу утопленника, но вгляделся: ты — человек. Дозволь задать вопрос: владеешь ли секретом, [как следует людям] ходить по воде?
— Нет, — ответил пловец. — У меня нет секрета. От рождения — это у меня привычка, при возмужании — характер, в зрелости — это судьба. Вместе с волной погружаюсь, вместе с пеной всплываю, следую за течением воды, не навязывая [ей] ничего от себя. Вот мой секрет.
— Что означает: «от рождения — это привычка, при возмужании — характер, в зрелости — это судьба»? — спросил Конфуций.
— Я родился среди холмов и удовлетворен [жизнью] среди холмов — такова привычка; вырос на воде и удовлетворен [жизнью] на воде — таков характер; это происходит само собой и я не знаю почему — такова судьба {24}.
Направляясь в Чу, Конфуций вышел из леса и заметил Горбуна {25}, который ловил цикад, будто [просто] их подбирал.
— Как ты искусен! — воскликнул Конфуций. — Обладаешь ли секретом?
— Да! У меня есть секрет, — ответил ловец цикад. — В пятую-шестую луну кладу на коконы [цикад] шарики. [Из тех, на которые] положу два [шарика] и [шарики] не упадут, теряю немногих; [из тех, на которые] положу три [шарика] и не упадут, теряю одну из [каждых] десяти; [тех же, на которые] положу пять шариков и не упадут, [ловлю всех просто], будто подбираю. Я стою, словно старый пень, руки держу, точно сухие ветви. Как бы ни велика была вселенная, какая бы тьма тварей в ней ни существовала, мне ведомы лишь крылатые цикады. Почему бы мне их не ловить, [если] ничто [другое] не заставит меня шевельнуться, ни на что в мире я не сменяю крылышки цикады!
Конфуций обернулся к своим ученикам и воскликнул:
— Вот каковы речи того Горбуна! Воля [у него] не рассеивается, а сгущается в душе.
А Горбун в ответ:
— Вы, длиннополые ученики! Откуда вам знать то, о чем спрашиваете? Заботитесь о собственном поведении да потом еще утруждаете [себя] такими речами!
Один приморский житель любил чаек. Каждое утро отправлялся в море и плыл за чайками. Чайки же слетались к нему сотнями.
Его отец сказал:
— Я слышал, что все чайки следуют за тобой. Поймай-ка мне [нескольких] на забаву.
На другое утро, [когда Любитель чаек] отправился в море, чайки кружились [над ним], но не спускались.
Поэтому и говорится: «Высшая речь — без речей, высшее деяниенедеяние» {26}. То знание, которое доступно всем, — неглубоко.
Чжао Сянцзы {27} с сотней тысяч человек отправился на огневую охоту в Срединные горы. С помощью высокой травы подожгли лес, и пламя охватило [его] на сотни ли. [И тут] из каменного утеса вышел человек, [который] поднимался и опускался вместе с дымом и пеплом. Все сказали, что это душа покойника. Пройдя через огонь, будто его и не было, тот человек вышел не спеша.
Чжао Сянцзы удивился, удержал его и незаметно осмотрел. Фигурой, цветом, семью отверстиями [в голове] — человек; по дыханию, голосу — человек. И {Чжао Сянцзы] спросил:
— С помощью какого секрета живешь в камне? С помощью какого секрета проходишь через огонь?
— Что называешь камнем? Что называешь огнем? — спросил его тот.
— То, откуда [ты] недавно вышел, — камень; то, через что недавно прошел, — огонь.
— Не ведаю, — ответил тот.
Услышал об этом вэйский царь Прекрасный {28} и спросил Цзыся {29}:
— Что это был за человек?
— [Я], Шан, слышал от учителя, что [человек, который обрел] гармонию, во всем подобен [другим] вещам. Ничто не может его ни поранить, ни остановить. Он же может все — и проходить через металл и камень, и ступать по воде и пламени.
— А почему ты этого не делаешь? — спросил царь Прекрасный.
— [Я], Шан, еще не способен открыть свое сердце и очистить [его] от знаний. Хотя и пытаюсь говорить об этом, когда есть досуг.
— Почему не делает этого учитель?
— Учитель способен на это, — ответил Цзыся, — но способен и не делать этого.
[Ответ] очень понравился царю Прекрасному.
Некий Колдун {30}, по имени Цзи Сянь, переселился из Ци в Чжэн. Точно бог, узнавал [он], кто родится, а кто умрет, кто будет жить, а кто погибнет, кого ждет счастье, а кого — беда, кого — долголетие, а кого — ранняя смерть, и назначал [каждому] срок: год, луну, декаду, день. Завидев его, чжэнцы уступали дорогу.
22. Вариант фрагмента см. «Чжуанцзы», 227-228, «Весна и осень Люя»,
23. В Люйляне (водопад) — одно из общих мест, см. также «Лецзы», <122, 123> (с иными выводами) и «Чжуанцзы» <(первый вариант, сокращенный, 230)>.
24. Трактовка понятия «судьбы» здесь коренным образом расходится с конфуцианской, считающей судьбу «волей (приказом) Неба», а «трепет» перед ней — одним из качеств «благородного мужа» («Изречения», гл. 16. I, 359). Заключение данной притчи таково: как «характер», так и «судьба» — необходимость, определяемая условиями жизни. Не умея объяснить подобные явления («не зная почему»), люди и дали им особое название — «судьба». Подробнее о даосском детерминизме у Ян Чжу, см. гл. 6 «Сила и Судьба», <97-106>.
25. Данная притча (вариант см. «Чжуанцзы», 227) о мастерстве человека с физическими недостатками имеет особое значение: герой, человек угнетенный, противопоставляется «благородному», в конфуцианской концепции — обязательно обладавшему прекрасной внешностью <(см. Предисловие, прим. 105)>.
26. В заключение притчи пересказываются положения Лаоцзы (ср. «Дао дэ цзин», §2, 43). Вариант притчи о любителе чаек см. «Весна и осень Люя»,
27. Чжао Сянцзы — правитель царства Чжао с 457 по 425 г. до н.э.
28. Прекрасный (Вэнь хоу) — царь Вэй (№ 7646) (424-387 гг. до н.э.).
29. Цзыся (Бу Шан) — учитель вэйского царя Вэньхоу — был учеником Конфуция (см. «Изречения», гл. 1, I, 11), но здесь дает объяснения в даосском духе.
30. Данная притча о Колдуне (Шэньу, Цзи Сянь) с некоторыми изменениями повторяется и в «Чжуанцзы» (171-172) — как обличение колдовского (магического) применения даосского познания природы в упрощенном, поверхностном толковании.