– Это моя любимая одежда. Она так тебе идет. – Таскер снова заговорил, но она оборвала его покачиванием головы. – Нет, Таскер. Я не стану возвращаться в больницу, что бы тебе ни говорил Проспер. Я пробыла там целую ночь. Я поеду туда позже, когда он сам вернется. – Она положила голову на подушку, утомленная всплеском эмоций. – Что касается тех фотографий, которые были тебе нужны, Роз...
– Забудем об этом, – сказала я, подумав: «Больница?» Но Проспер ведь сказал, что прошлой ночью она была здесь.
– Проспер нашел их для меня.
– Проспер?
Она кивнула.
– Вот видишь? Ты была не права. Я, должно быть, по ошибке положила их в одну из папиных книг вместе с несколькими старыми фотографиями мамы. – Она указала на книгу на кофейном столике. – А потом совсем про них забыла.
Я взяла книгу. Биография Бенвенуто Челлини, блестящего флорентийца, жившего в шестнадцатом столетии. Без малейших угрызений совести он разделывался с любым, кто стоял у него на пути, пока сам не был брошен в темницу за убийство соперника-ювелира. Прекрасная упаковка для фотографий, запечатлевших гибель Майи.
– Даже не знаю, почему я их туда положила, – призналась Миранда, – но книга мне не нужна, ты можешь взять ее. Мне кажется, это одна из книг твоей матери, которые отец привез из Шотландии после того, как...
– Да.
На форзаце была надпись. "Джесс. Книга, которую ты мечтала получить, хотя мне кажется, что «Libro dell'Arte» больше подошла бы, ведь ее автор научился у Джотто пониманию того, что природа – лучший учитель художника". Папа всегда умел превратить подарок в проповедь.
– Тебе они нужнее, – сказала я, передавая ей несколько фотографий отца с ее матерью. Сзади стояла надпись: «Снято в 1959 году». Еще до появления моей матери. – Они выглядят счастливыми.
Миранда задумчиво кивнула.
– Папа говорил мне, что они были счастливы. Он говорил, что любил мою мать по-другому, не так, как...
– Хорошо, хорошо, Миранда. Давай поговорим об этом, когда обе будем чувствовать себя немного лучше. Тебе надо отдохнуть.
Мне не хотелось оставаться у них в доме до приезда Проспера. Я поцеловала сестру на прощание и поспешила к двери, не дав ей продолжить начатый разговор. У выхода швейцар почтительно поклонился и произнес:
– Добрый день, мадам Шарма.
Я не стала его поправлять. В одежде сестры я приобрела новое "я": мамаши сына богача. И я почти физически ощутила печать одобрения, которую поставил на мне швейцар.
В отеле я быстро просмотрела фотографии, полученные от Миранды, но не увидела на них никаких признаков Эйкрса или какого-то другого знакомого лица.
Зазвонил телефон:
– Мадам, это по поводу вашего счета. Би-би-си прекратила выплаты по кредитной карте.
– Что?И на каком основании?
– У нас здесь есть факс из Лондона, который, вероятно, может разъяснить причины.
– Прочтите его.
– Это частное сообщение, мадам. И довольно длинное.
– Прочтите мне основное содержание этого чертова факса.
– Нет никакой необходимости говорить в таком тоне, мадам. Основное содержание факса следующее: шеф отдела документальных передач Би-би-си сообщает, что вы больше не являетесь его сотрудницей и за все ваши дальнейшие поступки несете ответственность только вы сами. Выплаты по кредитной карте прекращаются.
– А он объясняет почему?
– Они получили информацию о вашем поведении в общественном месте, которое рассматривается ими как недостойное человека, представляющего их организацию. Кроме того, они указывают также на злоупотребление вами маркой Би-би-си. Ваш счет составляет шестьсот семьдесят два фунта стерлингов...
– Вы принимаете туристические чеки?
– ...и двадцать четыре пенса по нынешнему курсу. Би-би-си также заблокировало использование вами туристических чеков с их номерами.
Черт! Черт! Черт!
– Никаких проблем. Я заплачу позже. Наличными.
Я повесила трубку и пересчитала деньги в бумажнике. Наличных там оставалось примерно на две банки пива и на одну поездку в такси. Но кто же надавил на Би-би-си? Неужели Проспер обладает таким влиянием? Я набрала номер сестры, чтобы спросить, не выручит ли она меня до тех пор, пока я не разберусь со своими финансами, но телефон был занят. Оказался занят и телефон Ашока.
– Великолепно! – воскликнула я, обращаясь к картинке с альпийскими лугами и беззаботно резвящимися на них немецкими девчушками.
На кровати рядом со мной лежали фотографии женщины, из-за которой когда-то началась вся эта цепь событий, а также монеты, похищенные мной из коллекции Проспера сегодня утром перед уходом из его маленькой домашней галереи. Расстояние между жизнью и смертью длиной в две фотопленки по двадцать четыре кадра.
Я снова начала рассматривать их. Разложила по стопкам, как игральные карты. Семь стопок по шесть и в одной – пять. В последней не хватало одной фотографии. Сорок семь фотографий. Как часто кадр или даже два в пленке оказываются испорченными, думала я, глядя на размазанную фигурку Сами в середине кадра. И тут меня осенило. Сестра пользовалась камерой с автоматической перемоткой. Поэтому должна была получиться последовательность снимков Сами, движущегося из кадра, а не этот внезапный прыжок в кадр. Я вынула негативы, включила настольную лампу и стала просматривать их на свет, сверяя номера. Один кусок отсутствует: общие планы студии Проспера.
Зазвонил телефон:
– Мадам, вам звонят из Нью-Йорка из Соединенных Штатов Америки. Некая миссис Нони Ирвинг.
Мгновение я не могла понять, о ком идет речь. Затем до меня дошло: дочь Калеба, которая замужем в Америке.
– Соединяйте.
По голосу Нони невозможно было определить, что с вами говорит индианка. У нее был чистейший американский акцент. Эти Мистри – способные ученики.
– Алло? Мисс Бенегал? Извините, что звоню так поздно. Впрочем, поздно по нашему времени. Но вы оставили срочное сообщение на моем телефоне два дня назад. Меня не было дома.
– Это по поводу вашей матери.
– Моя мать умерла, мисс Бенегал. Она умерла, когда я была совсем маленькой.
– Да, я знаю. Но меня интересовало... каким образом?
– Она покончила с собой. Но едва ли это столь уж важно сейчас, ведь прошло уже двадцать лет.
Я объяснила ей, почему это так важно, намеренно утрируя возможную связь между гибелью ее матери и недавними убийствами в Бомбее.
– В случае с моей матерью ни о каком убийстве не могло быть и речи, – сказала Нони.
– Почему вы так в этом уверены? То же самое все говорят и о гибели Майи Шармы, но у нее на руках были такие же надрезы, как и на руках вашей матери.
– Случай с Майей Шармой – совсем другое дело. Он никак не связан с тем, что произошло с моей матерью.
– Но почему вы так в этом уверены?
– Потому что она делала это и раньше.
– Кто?
– Моя мать. Она сама наносила себе эти порезы.
Ее голос звучал бесстрастно, намеренно неэмоционально.
Я затаила дыхание.
– А чем она пользовалась? Ножом?
– Если вас это интересует, мисс Бенегал, то пользовалась она двойным скальпелем. И если вы хотите узнать еще какие-то мрачные подробности этого дела, обратитесь к моему отцу. Это был его скальпель.
Она положила трубку.
Я почувствовала, как стены моего номера начали медленно надвигаться на меня. Я вспомнила ту первую ночь с Калебом в «Ледяном доме».
Вам известно, что в преступлениях, вызванных какой-либо сильной страстью, убийца всегда так или иначе демонстрирует свою патологию?
Небольшая ошибка в определении начальных параметров, как сказал бы мой отец. Нежелание в это верить. Я положила правую руку на «Индийский метеорологический вадемекум за 1877 год» Блэнфорда, так же, как в былые времена мужчины, отправлявшиеся на битву, из которой они могли не вернуться, клали правую руку на Библию. Блэнфорд рекомендует начать с определения центра муссонной циркуляции. Точное определение характеристик состояния этого центра, говорит он, дает надежду на возможность предсказания тенденций развития муссона. Я надела темную рубашку, прикрепила микрофоны к внутренней стороне воротника, где их головки были практически не видны, и вызвала такси.