На борту самолета была установлена для надежной связи с землей всеволновая радиостанция. Радиостанция могла работать и после высадки на лед от добавочного генератора, приводимого в действие переносным бензиновым движком. И этот же бензиновый движок одновременно служил для запуска моторов самолета. Кроме того, мы имели аварийную рацию с мачтовой и змейковой антеннами, если с самолетом что–нибудь случится при посадке или он будет уничтожен неожиданно подвижкой дрейфующего льда, как это было с кораблем «Челюскин».
В докладе на имя высокой комиссии мы писали: «Все снаряжение и оборудование экспедиции на «полюс недоступности» подобрано так, что даже в случае потери самолета во льдах «белого пятна», экипаж, обеспеченный всем необходимым, сможет без помощи с земли нормально жить и выполнять научно–исследовательские работы в течение трех месяцев». Однако, рассчитывая на худшее, мы были все–таки уверены, что штурм «полюса недоступности» завершится победой, и этому был порукой наш летный опыт в Арктике.
Но вызова «в верха» все не было, и Черевичный решил ознакомить с нашим планом экспедиции начальника управления Полярной авиации Героя Советского Союза Илью Павловича Мазурука, смелого летчика и талантливого, волевого организатора, к тому же депутата Верховного Совета СССР, глубоко разбирающегося как в политике, так и в человеческих характерах. Мне не раз приходилось выполнять вместе с Ильёй Павловичем Мазуруком сложные задания, спать на льду в палатке и, что называется, пуд соли вместе съесть, не раз переживали мы и радость побед и горечь поражений, но друзьями так и не стали. Была ли тому причина в схожести характеров, а может быть, черная полярная, пятимесячная ночь, проведенная нами на острове Рудольфа во время поисков Сигизмунда Леваневского, обнаружила в нас какие–то скрытые черты антагонизма. Трудно сказать.
— Иван, ты иди докладывай Мазуруку, а я не пойду. Напорчу я все! Сцепимся по методике самолетовождения и наверняка тогда потеряем в его лице поддержку? — стал я отнекиваться от этого разговора.
— А кто ему разъяснит все тонкости навигации! И вообще как это понять? Хватит курить, пошли! Он же твой друг! Столько пролетать вместе…
— Он мой начальник.
— Вот интеллигент! Этак ты завтра и от моей дружбы откажешься!
Схватив меня за руку, Черевичный силой втащил в кабинет начальника Полярной авиации. Заметив наши разгоряченные лица, Илья Павлович вышел из–за стола и, пожав нам руки, спросил:
— Вы что за возню затеяли, казаки? Чай, не через Карские ворота караван тащите, а в кабинет своего начальства зашли!
— Да вот, Илья Павлович, твой дружок стеснялся к тебе зайти, ну я его и толканул несколько, чтобы предстал перед твоими ясными очами!
Приветливо улыбаясь, Мазурук усадил нас и, закурив, сказал:
— Чую, неспроста зашли. Выкладывайте, «колумбы росские», что там затеяли?
— «Колумбы росские, презрев угрюмый рок, Меж льдами новый путь отворят на восток, И наша досягнет в Америку держава…» — продекламировал Черевичный. — Ломоносов, Илья Павлович, написал это двести лет назад, и два века потребовалось, чтобы соотечественники поняли его гениальные мысли. Путь–то на восток открыт нашими людьми. Плывут теперь наши корабли–кораблики, ломая льды…
— Зело витиевато ты начал, сыне, — перебил его Мазурук. — Знаю, что скажешь дальше: «…Успех плавания Северным морским путем зависит от знания законов дрейфа льдов. Эти льды надо изучать не у берега, а в высоких широтах…»
— Точно! А вот и проект нашей экспедиции. Посмотри и дай свое мнение. Кстати, Папанин в курсе и относится положительно!
— Бронируете поддержку авторитетов? Дипломатами стали. Но Иван Дмитриевич не летчик. А я несу ответственность за летную подготовку!
— Вот поэтому мы и пришли к тебе, как на суд божий, — вздохнул Черевичный.
Илья Павлович внимательно прочитал наш план и после долгой паузы тихо проговорил:
— Расписано здорово. Дело большое. Сам бы взялся за него, да руки связаны! Но в вашем проекте есть слабое место, казаки. Если мне не изменяет память, предельно допустимый полетный вес вашего самолета, согласно заводской инструкции, двадцать четыре тысячи килограммов, а ваши расчеты опираются на полетный вес в двадцать семь. Перегрузка–то равна трем тысячам килограммов. Нарушение? Безусловно. И с чреватыми последствиями! А кто понесет за это ответственность?