Чащину очень хотелось, и он решил рискнуть. – Сейчас договорюсь, перезвоню.
– Давай! А я тут по интернету лазил, смотрел насчет студий. Есть довольно дешевые…
Чащин нажал кнопку отбоя; голос Димыча исчез.
Договорился легко. И Виктория, и Олеся сидели дома, вечер у них был не занят. Чащин назначил время – с восьми до одиннадцати. Попросил не говорить Димычу, кто они, за общение он заплатит сам; предупредил, что приятель у него человек странноватый, рок-музыкант.
Виктория заинтересовалась: “Известный?”. Или просто спросила, ради приличия.
– Более-менее. Но там – у себя в регионе, – уклончиво ответил Чащин.
– Он тут проездом.
– Класс, Дэнвер! Спасибо! – говорил Димыч, когда возвращались домой.
– Офигительные девчонки. И Олеська! Такая, и без всяких ломок дала.
Я, в натуре, даже не сразу понял. Только за руку взял, смотрю – раздевается. Эх, Москва-а!..
Остановились возле ларька у метро “Сокол”.
– Что, по бутылочке? – Димыч полез за деньгами. – Блин, бабло-то тает. Даже непонятно куда… Тебе какое?
– Я не буду.
– Ты че, давай!
– Не хочу пить, глаза слипаются… Покупай – и поехали.
Настроение у Чащина было паршивое. Хуже, чем днем. С Викой произошло все слишком быстро, а потом захотелось спать, и он с трудом выдержал оставшиеся два часа, с раздражением слушая возню Димыча и Олеси на кухне… Вика лежала рядом, поглаживала его грудь. Наверно, ждала, когда Чащин будет готов к следующему сеансу…
– Может, тачку возьмем? – спросил Димыч, с удовольствием глотнув
“Старого мельника”. – Что-то в метро вообще желания нет трястись.
Тем более после того, что было…
– У тебя четыреста лишних рублей?
– Да нет… в принципе.
– У меня – тоже. – Чащина захлестнуло раздражение. – Я сейчас, – не сдержался, – чтоб было так хорошо и легко, выложил четыреста долларов.
– Как это?
– Ну вот так. Семьдесят долларов час.
Димыч оторопело глядел на Чащина. Поднятая на уровень груди рука с бутылкой казалась деревянной.
– Они что… эти, что ли? А?
– Эти.
– Серьезно?.. Ни фиг-га! А я еще спасибо ей говорил, целовал…
Блин, чего ты раньше не сказал, я бы ее… Ох-х!.. И ты за это баксы?..
– Ладно. – Чащину стало приятно от произведенного впечатления. -
Поехали.
– Зачем ты, Дэн? Так бы могли познакомиться… У тебя хата – есть куда привести. Подпоили бы, развели.
– Это они бы нас развели. По полной. Клубы, коктейли, “Сбарро”, а потом – пока, мальчики, созвонимся. Знаю я это. Все – спать хочу.
Завтра вставать…
Перед центральным подъездом Государственной думы топтались человек десять. Сергей выделялся среди остальных, как индюк на птичьем дворе в каком-то мультфильме. Не сутулился, выпячивал грудь, строго и сверху, хотя некоторые были повыше его, оглядывал соратников, ломал бровь, волево задирал подбородок. Остальные же явно мерзли, ежились, некоторые как-то украдкой, в кулак, курили.
– Слава богу, – облегченно выдохнул Димыч, – не опоздали. Ну-ка,
Дэн, повеселей как-нибудь.
– Отстань.
Конечно, Чащин ругал себя – опять не смог устоять перед уговорами, поехал, отпросившись с работы на час раньше; но, впрочем, и любопытно было, интересно побывать там, куда девяносто девять процентов простых людей никогда и ни за какие взятки не попадет.
Подошли. Димыч протянул Сергею руку, пока не замечая остальных:
– Здравствуйте!
– Мгм-м, – солидно прогудел тот. – Добрый вечер! Рад видеть.
На той стороне Охотного Ряда стучали длинными очередями отбойные молотки – за высоким забором с висящим на нем плакатом “Мы вместе должны сделать РОССИЮ ЕДИНОЙ, СИЛЬНОЙ. В.В. Путин” строители крошили скелет гостиницы “Москва”.
– Здравствуйте!.. Мгм-м, добрый вечер!..
Подходили еще люди: оба Андрея, миниатюрный юноша, одетый не по погоде в тонкий кожаный пиджак, невысокая плотная девушка, похожая лицом на индианку, пышноволосая женщина в сиреневой дубленке со своим кавалером – сумрачным парнем в черной болоньевой куртке…
– Ну что, друзья мои, – посмотрел Сергей на часы, – пора. Опаздывать на такие встречи – непозволительно. За мной!
Гуськом вошли внутрь Думы. Сергей собрал паспорта и в несколько приемов сгрузил их в металлическую ямку под окошечком бюро пропусков.
Потом паспорта постепенно стали возвращать. В каждом – истертая от частого употребления пластиковая карта.
– Проходите, кто отсканирован, – заглянул в закуток бюро пропусков милиционер.
“Отсканирован, – повторил про себя Чащин. – Ясно… Такими темпами скоро главным радикалом стану. Хм, вот так и входят в политику”.
Посетитель шагал сквозь рамку, которая начинала попискивать, но тихо, миролюбиво; милиционер вставлял карту в какой-то прибор, на экране появлялась страница паспорта с фотографией, и милиционер сравнивал экранное изображение с бумажным оригиналом. Убедившись в идентичности, удовлетворенно объявлял:
– Верно. Возьмите. Гардероб напротив.
Раздевшись, почти все первым делом подходили к большим зеркалам, причесывались, оправляли одежду; индианистая и пышноволосая, пошептавшись, раскрыли сумочки и стали подкрашиваться… Сергей осторожно, кончиками пальцев, пригладил слегка вьющиеся волосы, погримасничал, как актер перед выходом на сцену.
– Друзья, три секунды внимания, – произнес он таким тоном, что все обернулись. – Голодовка продолжается восьмой день, поэтому своим поведением вы должны поднимать дух наших старших товарищей. Бодрей, энергичней, смелей! Но без перебора, естественно. Прошу в лифт. Время.
Зал совещаний руководимой Дмитрием Олеговичем фракции был довольно просторный. По центру – круглый стол желтого дерева, такие же стулья, шкафы и стены. Стены, как чешуей, были покрыты листочками телеграмм. Чащин выхватывал взглядом короткие тексты: “Пламенный привет от пенсионеров Орловщины”, “Шахтеры Кузбасса с вами!”,
“Держитесь до конца”. Это последнее пожелание развеселило, и Чащин с улыбкой обернулся, ища, кому бы его показать: “Вишь какие добрые – голодающим до конца держаться советуют”. Но вовремя сообразил – не стоит. Еще воспримут как издевательство.
Несмотря на вечер, в зале было многолюдно: кроме делегации Союза – мужчины в костюмах и галстуках, немолодые, но с отличными фигурами женщины в узких юбках чуть выше колен. Как заведенные, они передавали друг другу какие-то бумаги, разговаривали по сотовым, выходили, входили… Сергей подошел к одному из мужчин, коротко и неслышно что-то сказал. Мужчина скрылся в соседней с залом комнате, над дверью в которую висел оранжевый флаг с названием партии.
– Мощно, да? – кивнул Андрей Васильев на телеграммы. – Со всей страны поддержка.
– М-да, советуют голодать до конца.
– Дмитрий Олегыч не сдастся, – не понял иронии Васильев, – он всю эту банду разгонит скоро.
– Слушай, – неожиданно спросил Чащин, – а ты москвич?
– Конечно. В Братееве живу, а родился на Пресне.
– Ребята, проходите, пожалуйста! – позвал мужчина, выйдя из комнаты.
Проходили по одному, и получилась вереница. Чащин оказался почти в хвосте. Слышал бодрый голос Сергея, представляющего членов делегации:
– Максим Зайко, молодой культуролог… Дмитрий Беляков, молодой музыкант из Сибири… Елизавета Емельянова, молодой кинорежиссер…
Роман Сенчин, молодой прозаик…
Чащина он представил как молодого сотрудника молодежного СМИ. То ли спутал с кем-то, то ли так определил полурекламный журнал “Твой город”… Но все-таки память у Сергея была завидная – не запинался, не путался в именах и фамилиях, словно заучил их накануне, разложив на столе фотографии и досье.
Голодающие депутаты, в спортивных костюмах, выглядели довольно земно, почти по-домашнему. Один, сухощавый, с окладистой, но короткой бородой, постоянно держал у глаз фотоаппаратик, выбирая моменты для запечатления. Иногда щелкал, освещая полумрак комнаты вспышкой.