– Входите, входите, – пожимая руки гостям, говорил Дмитрий Олегович, высокий, упитанный, довольно еще молодой, знакомый Чащину по выпускам новостей и разным ток-шоу.
Стульев всем не хватило, пришлось принести из зала. Но шума и мельтешения не было – все двигались осторожно, если разговаривали, то шепотом; голодающие, кроме руководителя партии, вскоре легли на свои лежанки. А сам он уселся за большим письменным столом, заваленным книгами и бумагами, с батареей полуторалитровых бутылок с минералкой. Гости расположились полукругом напротив. В углу комнаты беззвучно работал телевизор…
– Спасибо, что пришли поддержать нас в этот нелегкий час, – мягко и устало произнес Дмитрий Олегович и кашлянул, услышав, видимо, в своих словах рифму. – Кхм… К этому шагу, к голодовке, нас вынудила глухота правительства и наших коллег-депутатов. Мы понимали, на что идем. Вон, – кивнул на телевизор, – как только по нам не проходятся.
Дали повод поиздеваться… Орлы из молодой “Единой России” мои похороны на днях устроили. Прямо под окнами. Видели этот шабаш?
– Да… Конечно… – закивали гости, а один гневно выдохнул: – Идиоты!
– Нет, они не идиоты, – улыбнулся Дмитрий Олегович. – Они заказ выполняли. Правда, пожалеть им быстро пришлось. Буквально на следующий день после их шутовства стало известно, что депутат от
“Единой России” утонул. На снегоходе уехал под лед. И, что удивительно, – практически мой однофамилец. Только в первом слоге у меня “о”, а у него – “а”.
– Ничего себе! – отреагировала молодежь.
– Вот так. Никогда я не верил в мистику, думал, чепуха, а вот – пришлось. И это знак, что не глупостью мы здесь занимаемся.
Чащину невольно становился симпатичен этот ухоженный, но и свойский, доступный, кажется, человек. Он никогда не выделял его из десятков тех, кто регулярно произносил на экране речи о законах, достижениях, провалах, кризисах, экономических прорывах. А сейчас, удивляясь себе, чувствовал, что не тяготится сидением здесь, не торопит время, не хочет скорей оказаться дома, переодеться в легкую рубашку и трико, лечь на диван, найти интересный фильм. Сейчас он слушал глуховатый, неторопливый голос и пытался запомнить слова, проникнуться, зарядиться ими.
– Наша партия с момента своего создания никогда не ставила своей задачей бороться с правительством, набирать очки на оппозиционности, как это у нас любят. Нет, мы стремились к диалогу, к сотрудничеству во благо государства. Мы хотели быть по-настоящему парламентской партией. Но то, что произошло за последние месяцы, – Дмитрий
Олегович тяжко вздохнул, – особенно – введение этой чудовищной монетизации, когда миллионы тех, кто воевал, поднимал из руин страну, кто здоровье отдал, оказались практически выброшенными из общества, без лекарств, без возможности даже на автобусе проехать до больницы, – все это вынуждает нас уйти в жесткую оппозицию власти.
– Правильно! – звонко произнес юноша в кожаном пиджаке. – Эта власть антинародна! Нужна беспощадная борьба!
– Нет, нет, – еще раз грустно-устало улыбнулся Дмитрий Олегович, – революций нам больше не надо. Но оставлять господ министров в покое тоже нельзя. Противодействие необходимо… Сергей, – он взглянул на юного вождя, – сказал, что среди вас много немосквичей. И это хорошо. Понимаете, очень многое решается в регионах. Необходимо разбудить регионы. Поэтому, ребята, мы предлагаем, призываем вас – создавайте комитеты общественного спасения, проявляйте гражданскую инициативу, протестуйте против несправедливости. Господа министры должны видеть, что русский народ не безмолвствует, что он готов к взрыву. – Дмитрий Олегович обвел взглядом гостей, определяя, видимо, их отношение к этому предложению, те молча слушали. – Комитеты, по-моему, нужно создавать не на базе нашей партии, не под ее лозунгами, потому что ко всем партиям в обществе сегодня огромный процент недоверия, а на базе вашего Союза молодежи. Активистами комитетов должны стать творческие интеллигенты – публицисты, писатели, художники, музыканты. Я и сам, кстати сказать, – депутат смущенно усмехнулся, – сам в юности занимался литературой. Пробовал опубликоваться в журнале “Юность”. Это было в начале восьмидесятых… Конечно, гнилое было время, недаром за Горбачевым пошли с такой радостью… Но сегодня, – его глаза блеснули, – сегодня для молодежи время самое благоприятное. Есть множество возможностей для реализации своих планов, для того, чтобы оказывать влияние на сам ход истории. Это не высокие слова, а реальность. И в то же время… – Лицо Дмитрия Олеговича погрустнело. – В то же время есть явные признаки того, что эти двери готовы захлопнуть, и мы снова окажемся в гнилом подвале. Да. И от молодежи, от вас, ребята, зависит, захлопнутся они и русский народ превратится в молчаливую, со всем согласную массу или же будет инициативным, думающим, активным. Нацией! В-вот… Вот такое у меня к вам предложение.
Поймите, все пока еще в ваших руках. Через полгода вполне может быть поздно.
Он замолчал. Гости заметно – словно команда “вольно” прозвучала – расслабились. Лишь Сергей, наоборот, напружинился, выпрямил туловище, поднял правую бровь. Начал ответное слово:
– Спасибо, Дмитрий Олегович, за совет. Знайте, что наш
Патриотический союз молодежи всегда с вами. Зовите на митинги, пикеты, привлекайте к реальной работе. Вы правы, молодежь сегодня очень многое может решить, и наша задача – направить ее деятельность, ее кипение в нужное русло. Во благо России! Пора, пора подниматься!
– Да, я уверен, мы друг другу будем помогать, – кивнул лидер партии,
– дополнять друг друга. Без поддержки молодежи наша деятельность попросту не имеет смысла. Мы подали уведомление в мэрию на проведение шествия. Это будет в субботу двенадцатого февраля.
Приглашаем вас участвовать. Зовите друзей…
Сергей снова вскинулся:
– Я приведу полторы тысячи человек! Гарантирую!
– Спасибо. Так, у кого какие вопросы? Вы извините, что я не слишком красноречив, но, сами понимаете, восемь дней голодовки…
– А вот, – подала голос невзрачная, в сером свитерке, но с необычайно притягательными, выразительными глазами девушка, – а если правительство не выполнит ваших требований? Ведь человек же без пищи не может больше пятнадцати суток!
– Бывали случаи, – на лице Дмитрия Олеговича мелькнула грустная ирония, – что и два месяца жили. Но мы… Это, ребята, пока между нами… Мы решили выходить из голодовки. На днях открывается зимняя сессия, пора продолжать законодательную борьбу. Мы все-таки думская партия, у нас крупная фракция. Надеемся, мы полезнее на заседаниях, чем здесь, на раскладушках. Или в морге.
Покидали огромное, жутковато-пустынное здание Думы притихшими, ошеломленными. Как-то неумело застегивались, неловко закуривали сигареты, удивленно озирались по сторонам. Будто посмотрели неожиданный фильм в кинотеатре и с трудом возвращались в реальный, с машинами, делами, суетой, мир… Первым оживился Сергей:
– Ну что, друзья, мы еще успеваем на поэтический слэм в клубе
“Жесть”. Это рядом, на Большой Лубянке. Я уверен, поэты порадуют нас яркими образами. Идем?
– Идем? – подтолкнул Чащина Димыч.
Не в силах отделиться от группы, Чащин кивнул.
В “Жести” он еще не бывал, да и вообще в последнее время редко ходил в клубы. Посидеть за столом в кафе – это одно, а клубы… После клубов наутро выжат, обессилен, будто обпился паленой водки…
Сдавая пальто, Чащин обратил внимание на гардеробщицу – тоненькая, с широко, почти по-лошадиному расставленными глазами, темноволосая девушка, движения быстрые, но грациозные. Не похожа на грузинку или армянку, но явно какой-то из кавказских национальностей. К таким он чувствовал влечение – они по-особенному носили обыкновенные джинсы, блузки, по-особенному смотрели, улыбались, по-особенному поднимали и опускали руки, поправляли волосы, ходили.