– А, да. И как она?
– Померла.
– М-м… соболезную.
– Даже в палату не стали класть. В коридоре… Двое суток полежала под капельницей, и все…
Подошел лифт, дверцы, поскрипывая, расползлись в стороны. Сосед отступил, пропуская парней, но Димыч неожиданно придержал Чащина.
– Езжайте. Нам тут надо еще… – И когда дверцы сомкнулись, искренне жалобно предложил: – Давай долбанем сегодня. Я сбегаю. Надо, Дэн, хреновый совсем день получился. Сам же видишь.
Чащин полез за деньгами.
…Первую рюмку выпил, чтоб расслабиться, пригасить неприятное ощущение от сегодняшней, может, последней, репетиции. Потом еще рюмку-другую за компанию с Димычем, а дальше – уже автоматически.
Водка пилась легко, не обжигая горла, и, кажется, не пьянила.
– Завтра, в натуре, к Сергею пойду. Что-то совсем не в ту сторону движемся, – горестно говорил Димыч. – Так вообще, действительно, круче, чем при коммунистах цензура будет… Если этим Андреям волю дать.
– Сходи, – качал Чащин головой. – Кстати, можешь на его же слова сослаться. Я в интернете вычитал.
Димыч оживился:
– Какие?
– Что-то вроде, что не надо строиться в колонны… Яркое слово там… Да, заединщиков. Не строиться в колонны заединщиков, а идти своим путем.
– Во, правильно! – Димыч наполнил рюмки. – Конечно, все подряд нельзя приветствовать и принимать, но и ограничения ставить тоже нельзя. Согласись. Хотят какую-то “Машину времени” из нас состряпать. Чтоб безопасно, правильно, всем симпатично. А я – не хочу. Я хочу показать свое поколение. Оно ведь почти поголовно обывателем стало! А мы совсем для другого историей были предназначены.
– Ты уже говорил об этом, – напомнил Чащин.
– Да… Но не могу я не говорить. Я потому сюда и приехал – сказать, проорать. И меня какие-то мальчики московские будут учить, что можно, а что не надо!.. Ох, как всё… Но, Дэн, я тебе обещаю – я до конца пойду. Понял? Давай накатим. Не могу…
Чащин посмотрел на одутловатое, рыхловатое лицо Димыча с тяжелыми веками, на поредевшие волосы, густую белесую щетину, и захотелось обнять его, пожалеть, и что-то такое сказать подбадривающее, и в то же время объяснить, что не стоит мучиться, надо налаживать реальную, нормальную жизнь.
Лег раньше Димыча. Потянулся к дистанционке, чтоб включить телевизор, но передумал. Отвернулся к стене, закутался в одеяло.
Сожмурил глаза, постарался ни о чем не думать… Из кухни, из привезенного Димычем с собой магнитофончика “Philips”, засочилась глухая, плохого качества запись – бешено-тупая мелодия и рычащая скороговорка. И Чащин скорее не разбирал, а угадывал заученные когда-то, затверженные слова:
Не вейся шестеренкой
В механизме государства,
Армейской мясорубке
Не давай себя жевать.
Назло-о! Поперек!
Сторонникам порядка
Навреди как можно больше,
В проигранной войне
Сопротивляйся до конца.
Назло-о! Поперек!
Для Димыча, видимо, эта песня была сейчас жизненным руководством.
И опять нерадующее утро, похмелье. В груди что-то скребет, щиплет…
Выйдя из метро, Чащин купил бутылку “Туборга” и пакетик с кальмарами. Ну и что, что запах? – Игорь иногда еле ноги передвигает, коньяк глотает из фляжки при всех…
– Доброе утро, Денис Валерьевич! – с уважением поздоровался охранник.
– Доброе… – Чащин отвел взгляд.
Ярко накрашенная, с огромными ресницами девушка на ресэпшене, подавая ключ, улыбнулась:
– Доброе утро!
– Доброе утро, – и нестерпимо захотелось взять ее за запястье, сунуть руки под узкий рукав фиолетовой блузки, погладить нежную, теплую кожу. Зайти за стойку, обнять, прижаться. Увести в кабинет…
Чащин выхватил ключ, черкнул роспись, быстро пошел по коридору…
Почему после пьянки так сильно тянет к женщинам?..
Защелкнул замок в двери кабинета, открыл пиво, разорвал пакетик. Не снимая пальто, упал на диван, разбросал по полу ноги. Сделал глоток мягкого, целительного “Туборга”, пожевал солено-сладкие кальмарьи волокна…
– Ф-фу-у-ф…
Еще приложился к бутылке, широко, от души, зевнул и поднялся.
Включил компьютер – включенный компьютер лучше всего создает видимость работы… Дождался, пока система загрузится, открыл рабочие материалы для нового номера журнала… Дел еще полно…
Вернулся на диван. Залпом ополовинил бутылку, доел кальмаров. Закурил.
Так, прийти в себя и сесть за работу… Нет, не получится.
– Завтра, – привычно за последние недели пообещал себе, – завтра все сделаю.
А может, свалить? Отпроситься у Игоря. Поехать куда-нибудь или просто поболтаться по городу. Бесцельно идти, смотреть по сторонам,
Москву почувствовать. Или – в какой-нибудь клуб… Тихо, сумрачно в зале, за столиками сидят грустные красивые девушки. Одинокие.
Посасывают через соломинки коктейли, убивая время, ожидая вечера…
Или – на концерт.
Взял со стола “Твой город”, нашел блок “Концерты”. Что там? Сегодня
– понедельник. Седьмое февраля… Уже февраль… Та-ак…
Нет, не надо на концерт. Просто погулять. Взять отгул и погулять.
Имеет право – ведь и в отпуске за эти годы ни разу не был. Даже не тянуло…
Чащин достал из ящика освежитель, прыснул в рот раз, другой, машинально проверил, на месте ли узел галстука. Отпер дверь.
Как и положено, секретарша сидела на своем месте, шелестела клавишами. Внимательно смотрела на экран монитора… Аккуратная, зрелая, но свежая женщина. Заметила его, отвлеклась от работы:
– Доброе утро, Денис Валерьевич.
– Здравствуйте. Игорь Юрьевич у себя?
– Нет, к сожалению. И сегодня не будет.
– Да? – Чащин растерялся. – А… а где он?
– Игорь Юрьевич еще не вернулся, – секретарша сделала короткую паузу, – с рыбалки. Звонил утром, сообщил, что задерживается до вторника.
– М-да, интересно… Ну, спасибо.
Чащин вышел в коридор. Глянул в сторону курилки. Никого. Вернулся к себе. Постоял на пороге. Стол с компьютером, полупустой шкаф для документов, чайник, тумбочка… На рыбалке.
Закурил, подошел к окну. Отогнул пластину жалюзи. Кирпичные, окрашенные лет тридцать назад желтой и зеленоватой краской дома.
Темные прямоугольники окон, черные потеки под карнизами.
Антенны-скелетики на коричневых жестяных крышах. Сыплется мелкий – не снежинками, а крупинками – снег. Такой снег ничего не спрячет, ничего не украсит… Пыльно-серое, как сухой цемент, небо…
Может, к Наташе зайти? Ее кабинет в пяти шагах. Ведь явно понять дает, что не против общаться ближе, чем сейчас: “Добрый день – добрый день”… Ну, войти войдет, а дальше? “Привет! Как дела?”. Но какое ему, если честно, дело, как у нее дела? А ей с какой стати ему рассказывать?.. Черт, надо бросать пить. Это водка все, она тянет…
Чащин снова взялся за журнал в надежде найти интересное – то, куда бы захотелось поехать, чем можно развлечься, отвлечься.
Полистал, не в силах сосредоточиться, путаясь взглядом в столбцах клубов, концертов, шоу-программ. Полистал и бросил на стол. Достал мобильник. Потыкал кнопочки. Как-то сам собой появился телефон Макса
– Чащин с легкостью убедил себя, что сам собой.
– В-во! – обрадовался Макс. – Я дома. Ролики монтирую. Давай приезжай! Пивка захвати.
Через полчаса Чащин с тяжелым пакетом звонил в его дверь.
– Куда пропал-то? А у меня тут дела закрутились – о-о! Я, Дэнчик, в шоке, понял? Денег, правда, особых нет пока, но уже скоро. Тут никакой нефтянки не надо. Девчонки!..
Они сидели на большой, как комната, кухне, чистили воблу; на плите закипала вода для креветок. Макс сыпал скороговоркой:
– Каталог электронный сделал на полторы тысячи кандидаток. Прикинь!
И столько москвичек! Я хренею, Дэн! И дур полно – страшная, как мои отходы, тупая, а названивает: когда вызов будет, когда вызов?
Достали! Ясно, что в Европе извращенцев полно, которые по уродкам прибиваются, но на красивых, конечно, спрос больше. Да и прямо вот так в Германию всего восьмерых пока что отправил, в основном тут работают. Я со стриптиз-клубами, с саунами завязался – у них текучка приличная, и все время девчонки нужны. Мне проценты идут. Сейчас документы на загранпаспорт отдал – во Франкфурт приглашают. Погляжу, как там с этим делом. Там ведь, ты в курсе?..