— Если я не справлюсь с ним, — сказала она, — вы не успеете добежать до меня. Почему бы вам не спрятаться где-нибудь под деревом в середине парка? Ведь три последних нападения он совершил именно там. Если вы затаитесь под деревом, вы будете от меня ближе чем в четырех минутах.
— В трех минутах, — сказал Абрахамс.
— Ведь именно там он нападал последние три раза, — снова сказала она.
— А если он разведает территорию заранее? — спросил Макканн.
— И увидит, что двое притаились под двумя деревьями? — спросил Абрахамс.
— Он откажется от затеи, — сказал Макканн.
— У вас в сумочке будет передатчик, — сказал Абрахамс.
— Он мне очень поможет, если насильник ударит мне в глаз ледорубом, — невесело усмехнулась Эйлин.
— Ваш передатчик включается с голоса, — сказал Макканн.
— Замечательно, — сказала Эйлин. — А это поможет вам добежать быстрее? Даже если я заору благим матом, все равно быстрее чем через три минуты вы не прибежите с другого конца парка. Через три минуты вы сможете внести мое имя в общую статистику жертв.
Абрахамс рассмеялся.
— Очень смешно, — рассердилась Эйлин. — Только мы говорим про мою жизнь.
— Этот приемник очень чувствительный: он слышит шепот с двадцати пяти футов, — сказал Макканн.
— Ну так что? — сказала Эйлин. — Вам все равно потребуется три минуты, чтобы добежать до меня оттуда, где вы хотите расположиться. Послушайте, Морис, почему бы вам не отправиться через парк вместо меня? Или вам, Микки? А я посижу на краю парка, послушаю радио, хорошо?
— Что же вы хотите от нас? — спросил Макканн.
— Я сказала. Про деревья. Спрячьтесь под деревьями.
— Это не отвечает нашей задаче. Насильник вначале прочешет парк, увидит нас, поймет, что мы в засаде. Вот что вы хотите. Тогда лучше вообще забыть про наш план.
— Пусть продолжает насиловать сестричек милосердия, — сказал Абрахамс.
Оба посмотрели на нее.
— Ладно, — сказала она и вздохнула.
— Лучше снимите серьги, — сказал Макканн.
— Я буду в сережках, — сказала она.
— Медсестры не носят серьги. Я никогда не видел медсестру с серьгами. Он заметит их.
— Я буду в сережках, — упрямо сказала она.
«Ну вот, началось, — подумала она. — Мне, конечно, страшно. Зато на мне мои „счастливые“ сережки. И пистолетик в лифчике. И еще пистолет в сумочке. Рядом с передатчиком, который работает на УКВ, включается с голоса и слышит шепот за двадцать пять футов, если верить Макканну. А Макканн сейчас находится на юго-восточном конце парка, ему до меня бежать две с половиной минуты. А Абрахамс сейчас на северо-западном конце, этому до меня три с половиной минуты».
Если насильник нападет, думала она, то произойдет это как раз здесь, на полпути через парк, вдали от уличных фонарей. По обеим сторонам дорожки — сосны, ели, покрытый снегом парк. Он выпрыгнет из-за деревьев, набросится, утащит ее за деревья, как тех других. Именно здесь он нападал последние три раза. Именно здесь он должен напасть сейчас. Описания насильника были самые разные, спорные — так всегда бывало, когда речь шла об изнасиловании. Одна жертва сказала, что он был черный, другая — белый. Девушка, которой он выколол глаза, рассказала, рыдая, что он был низенький и приземистый, как горилла. Две другие медсестры настаивали, что он высокого роста, стройный и мускулистый, как штангист. По одному описанию на нем был официальный костюм, по другому — он носил черную кожаную куртку с джинсами, по третьей версии он был в тренировочном костюме. Одна медсестра сказала, что ему примерно сорок пять лет. Другая утверждала, что он не старше двадцати пяти. Третья вообще ничего не могла сказать про возраст. Первая медсестра, которую он изнасиловал, сказала, что он блондин. Вторая сказала, что на нем была бейсбольная шапочка. Вторая — это та, которой он выколол глаза. У Эйлин стала влажной ладонь, лежавшая на рукояти пистолета в сумочке.