Он разглядывал их в упор, одного за другим, задерживаясь на каждом секунд по десять. Все, кроме одного, опустили глаза.
— Кто увидел первым?
Человек, сидевший в углу, поднял руку. Поверх клетчатой рубашки у него был надет хлопчатобумажный спортивный свитер с надписью «Нью-Йоркский университет».
— Как ваше имя?
— Гюисманс.
— Рассказывайте. — Сервас вытащил из куртки блокнот.
Гюисманс вздохнул. За последние часы терпение этого человека подверглось тяжкому испытанию, да его и вообще нельзя было назвать терпеливым. Он уже излагал свою историю с полдюжины раз, и повествование обрело некую механистичность.
— Вы спустились вниз, не сойдя с платформы фуникулера. Почему?
Молчание.
— Страх, — наконец сказал Гюисманс. — Мы боялись, что этот тип все еще шляется по территории, прячется в галереях.
— А что заставило вас подумать, что это был мужчина?
— А вы считаете, будто такое могла бы сотворить женщина?
— Среди рабочих случались ссоры, какие-нибудь стычки?
— Как и везде, — отозвался второй. — Пьяные потасовки, истории с девчонками. Случается, что люди просто друг друга не выносят… Вот и все.
— Ваше имя?
— Эчевери. Грасьян.
— Там, наверху, жизнь не сахар, а? — спросил Сервас. — Риск, изоляция, теснота — все это создает напряжение.
— У людей, что работают наверху, крепкие головы, комиссар. Моран должен был вам это сказать. Иначе они остались бы внизу.
— Я не комиссар, а майор. Все-таки там, наверху, когда погода ни к черту и все такое, есть от чего взорваться, а? — не унимался Сервас. — Мне говорили, что на высоте трудно засыпаешь.
— Это верно.
— Растолкуйте мне, как там.
— В первый день высота сильно изматывает, спишь как убитый. Потом спится все хуже и хуже. В последний день не больше двух-трех часов. Так уж устроена гора. Отсыпаемся в выходные.
Сервас оглядел рабочих. Все закивали, подтверждая слова товарища.
Он вглядывался в этих терпеливых парней, не блиставших образованием и не воображавших себя звездами. Они даже не искали легких денег, а просто выполняли свою тяжелую работу, которая нужна всем. Все были примерно его возраста, от сорока до пятидесяти, только самому младшему около тридцати. Сервасу вдруг стало стыдно за то, что он собирался их допрашивать.
Он опять поймал бегающий взгляд повара и поинтересовался:
— Этот конь наверху о чем-нибудь вам говорит? Вы что-нибудь о нем знаете? Видели когда-нибудь?
Они удивленно на него уставились, а потом все дружно замотали головами.
— Еще какие-нибудь происшествия наверху случались?
— Да всякое бывало, — ответил Эчевери. — Последний раз два года назад. Один тип оставил на горе руку.
— Где он теперь?
— Работает внизу, в бюро.
— Его имя?
Эчевери замялся, покраснел и смущенно поглядел на остальных.
— Шааб.
Сервас отметил про себя, что надо бы справиться об этом Шаабе. Конь оставил на высоте голову, рабочий — руку…
— А смертельные случаи бывали?
Эчевери отрицательно покачал головой.
Сервас повернулся к человеку самого почтенного возраста, в тенниске с короткими рукавами, из которых виднелись мускулистые руки. Он единственный, не считая повара, не сказал еще ни слова и не опустил головы под взглядом Серваса. В бледно-голубых глазах светился вызов. Широкое лицо с крупными чертами, холодный взгляд. Сервас отметил про себя, что такой вот ограниченный ум ни в чем никогда не сомневается.
— Вы тут самый старший?
— Ага.
— Сколько времени вы уже здесь работаете?
— Наверху или внизу?
— Там и тут.
— Двадцать три года наверху. Всего сорок два.
Голос ровный, лишенный всякой модуляции. Плоский, как горное озеро.
— Как вас зовут?
— А тебе зачем знать?
— Вопросы задаю я, договорились? Итак, как тебя зовут? — сказал Сервас, тоже переходя на «ты».
— Тарье, — раздраженно буркнул тот.
— Сколько тебе лет?
— Шестьдесят три.
— Какие у вас отношения с дирекцией? Можете говорить прямо, ваши слова не пойдут дальше этой комнаты. Я видел в туалете надпись «Директор — гнусный кретин».
Тарье осклабился как-то полупрезрительно, полунасмешливо.
— Так оно и есть. Только если бы дело было в мести, то наверху висел бы он, а не эта кляча. А ты как думаешь, господин полицейский?
— В мести, говоришь? — отозвался Сервас тем же тоном. — Хочешь вести следствие за меня? В полицию поступить желаешь?