Прирожденный сторожевой пес патрулирует вверенную ему территорию по нескольку раз за ночь, спит только одним ухом и одним глазом. Днем и ночью он сумеет отличить гостя, чье присутствие разрешено, от незваного нарушителя границ. Такой пес обязан различать, каких нежелательных личностей надо отпугнуть рычанием, а какие требуют более жестких мир. Также он должен в точности, до дюйма знать, где пролегает граница земель его хозяина.
Мало чему из перечисленного можно обучить, все должно быть на уровне инстинктов. Волчок родился с этими качествами. Большинство собак их лишены.
В качестве ценного сторожевого пса Волчок обрел наконец в Усадьбе собственный статус. Лэд старел и понемногу глох. По ночам он спал в музыкальной комнате под пианино. Брюс стоил слишком дорого, чтобы оставлять его в темное время суток под открытым небом, где он мог стать добычей ловкого похитителя собак, поэтому он спал в кабинете. Рекса, огромную дворнягу, на ночь сажали на привязь в сторожке, что стояла в четверти мили от дома. На страже оставался один Волчок. Караульной будкой ему служила веранда. Из этого укрытия он и отправлялся на свои обходы по три-четыре раза за ночь, в любую погоду.
Усадьба занимала двадцать пять акров. Ее земли тянулись от шоссе, что шло в четверти мили от дома выше по склону, до озера, которое и служило границей с двух других сторон. С четвертой стороны был лес. Поздними вечерами компании, катающиеся по озеру на лодках, имели обыкновение таскать яблоки из прибрежного сада. С шоссе на подъездную дорожку периодически сворачивали разнообразные бродяги. Выходящие из леса охотники до чужого добра порой пытались использовать покатый газон Усадьбы как короткий путь на большак.
Для всех и каждого из этих незваных гостей Волчок имел наготове приветствие. Стремительный топот легких лап в темноте, грозный низкий рык, мохнатая фигура, взмывающая в воздух, и нарушителю границ оставалось лишь сделать нехитрый выбор: немедленное бегство или два ряда белых зубов в наиболее доступной части его анатомии.
Мальчик безмерно гордился сторожевой доблестью своего любимца. Но еще большую радость доставляли ему невероятная сообразительность Волчка, скорость, с которой пес обучался, то, как улавливал он значение человеческих слов, его страсть к веселой возне, его идеальное послушание, трюки, которые он придумал для себя сам, без наставника-человека, короче говоря, все проявления ума — наследства, доставшегося Волчку от Лэда.
Увы, ни один из этих талантов не мог исправить печального факта: Волчок не был выставочной собакой и рядом со своим отцом или Брюсом выглядел решительно нечистокровным и жалким. Этот факт острой занозой сидел в сердце Мальчика, хотя преданность обожаемому питомцу не позволяла ему признаться себе или кому-то еще, что Волчок — не самая совершенная собака в мире.
Некрупный (для колли), худощавый, грациозный, быстрый, любвеобильный — Волчок был любимцем Мальчика и преемником Лэда на посту стража Усадьбы. Но кроме этого его пока не очень долгая жизнь не принесла ничего, в то время как Лэд и Брюс выигрывали награду за наградой на одной собачьей выставке за другой — на тридцать миль в округе.
Мальчик должным образом радовался каждому такому трофею, но потом несколько дней кряду был с Волчком еще более ласковым, чем обычно.
Раз или два Мальчик намекал на то, что, может быть, Волчок и выиграл бы что-то, если бы его отправили на выставку. Хозяин, не догадываясь о том, что скрывалось за этими осторожными словами, лишь посмеивался или молча указывал сначала на голову Волчка, а потом на голову Лэда.
Мальчик достаточно разбирался в колли, чтобы не продолжать этот разговор. Ибо даже его любящие глаза не могли не заметить разницу между его собакой и двумя призерами.
Однажды июльским утром и Лэду, и Брюсу пришлось пережить час мучений. Обоих колли, одного за другим, погрузили в ванну, полную теплой воды и мыльной пены, где их безжалостно скребли, терли и скоблили. Потом их высушили и еще целый час чесали щетками и гребнями, пока шерсть не засверкала ослепительным блеском. С небольшими передышками расчесывание повторялось весь день.
Лэда подобные процедуры приводили в негодование, которое он не стремился скрывать. Он отлично понимал, что необычайно тщательный уход означает скорую поездку на собачью выставку. Но вот уже год или даже больше его не готовили к ненавистному мероприятию. Весь его груминг свелся к купанию в озере и обычному причесыванию Хозяйкой. Лэд уже было поверил, что навсегда избавлен от тягостной обязанности участвовать в выставках.