Я едва не вскрикнула от радости: порчу можно исцелить! Конечно, Владычица сделает это! Воистину, Феанаро велик — его искусство спасет всех нас! Где же он?
Взгляды всех сошлись на Феанаро. Прямой и напряженный, как перетянутая струна, он стоял у самой границы Круга, оглядывая Владык пристальными, горящими глазами. И молчал.
Молчание длилось и длилось. Наконец Манвэ спросил голосом мягким и глубоким, словно звон большого колокола:
— Слышал ли ты слово Йаванны, о Феанаро, сын Финвэ? Дашь ли нам то, что просит она?
Феанаро вперил в него взгляд, но не шевельнулся, не произнес ни звука. Тишина все крепла, пока мне не показалось, что она вот-вот расколется на куски. И правда, Тулкас разбил ее, прогрохотав:
— Говори же, нолдо — да или нет! Но кто посмеет отказать Йаванне? Не ее ли трудами в мир пришел Свет, что заключен в Сильмариллах?!
— Не спеши, — лавой растекся низкий, густой голос Ауле. — Мы просим о большем, нежели думаешь ты. Дай ему поразмыслить в спокойствии.
Но Феанаро поразмыслил достаточно, чтобы утратить всякое спокойствие.
— Не только для великих — и для малых есть деяния, свершить которые дано лишь однажды! — горько воскликнул он и продолжал с жаром: — Тем деяниям отдано сердце! Пусть я смогу расщепить Камни — мне никогда больше не сотворить подобных им. Если же принужден я буду разбить их — с ними разобью и свое сердце, и погибну — первый из эльдар Амана!
Тяжело дыша, он умолк. И тут же Намо Мандос уронил:
— Не первый.
Тех слов я не поняла, до того потрясла меня речь Феанаро. Не из камня ли его сердце, раз он так боится разбить его? Неужели он откажет в просьбе?!
Замерев, затаив дыхание, ждали мы его решения. Страшная борьба кипела в нем: грудь вздымалась, руки стиснулись в кулаки, глаза метались по лицам Владык. Быть может, разум ему затмил мрак? Ибо лицо его вдруг исказилось, и он, отшатнувшись, вскричал:
— Я не сделаю этого по доброй воле! Если же Владыки принудят меня — я буду знать верно, что Мелькор из их родства!
Толпа ахнула. Я услышала возглас Нолофинвэ: «Опомнись, брат!» и слова Мандоса, в которых не было гнева, а лишь печаль:
— Ты сказал.
Спустя миг над Холмом поднялся гул голосов — все заговорили разом.
— Безумец… — сокрушенно пробормотал мой отец.
А мать спросила изумленно:
— Тиринхиль, неужто он не верит Владыкам?!
— Да-а. Сдается мне, потемки-то продлятся, — протянул Алассарэ невесело.
— Похоже на то, — согласился Тиндал, — раз Феанаро жалеет расстаться со своими безделушками. Не больно-то он щедр!
Арквенэн возмутилась:
— Не смей говорить так о Сильмариллах! Это не безделушки! Это же… это его лучшее творение, сокровище его души! Других таких нет и не будет!
— Феанаро в своем праве. Погодите осуждать его, — спокойно сказал Ниэллин. — Нельзя вынуждать Мастера убить свое творение.
— Не завидую я ему, — буркнул мой брат. — Похоже, он вложил в свое творение столько души, что теперь не он властвует над Камнями, а Камни над ним.
Я не вступала в разговор. Мысли мои были в смятении. Я ждала, что Феанаро отдаст Сильмариллы ради общего блага, свободно и по доброй воле. Я сама отдала бы все — все фрески и вазы, вышивки и гобелены, сделанные моими руками — ради надежды вновь возжечь Свет. Но… легко мне судить, мои творения не так уж ценны. А главное, от меня-то никто не ждет жертвы!
Разговоры вдруг смолкли. Что-то изменилось в Кольце Судьбы: Ниэнна медленно подошла к Феанаро и, откинув с головы покров, устремила на него полный сострадания взор. Печаль окутывала ее почти зримо, словно туманное облако. Однако эта дымка не смягчила ни лица, ни взгляда Феанаро — он лишь выше вздернул подбородок. Тогда Ниэнна тихо коснулась его щеки, отвернулась и плавной поступью пошла вверх по склону. Слезы блестели в ее глазах. Толпа раздалась перед нею.
Вскоре она достигла погибших Светочей и опустилась на колени у их подножия.
Песня-плач зазвенела как струи дождя, полилась как ручей. Она смывала черный прах с земли и остовов Дерев, страх и ожесточение — с наших сердец. Угасший Свет оплакивала Ниэнна, и ушедшую радость, и навеки утраченную блаженную безмятежность Валинора. Многие плакали вместе с нею; с этими слезами из сердца исторгалось и рассеивалось тяжелое, глухое уныние.
Феанаро опустил глаза, плечи его чуть расслабились, мягкое, задумчивое выражение проступило на лице…
Но тут невозможный, небывалый на Холме звук оборвал песню — заполошный перестук копыт.
Сердце у меня захолонуло.
Кто-то во весь опор мчался к нам по дороге. Стоявшие внизу шарахнулись в стороны... Чуть ли не в самый Круг на взмыленных лошадях влетели трое всадников — нолдор Первого Дома. Они были до крайности изнурены, у одного голову охватывала запятнанная повязка. Лица у них были точь-в-точь как у моего брата, когда он принес весть о гибели Дерев.
Спешившись, все трое кинулись к Феанаро, и тот, в повязке, упал перед ним на колени:
— Мой лорд, прости!.. Мы… не уберегли… Твой отец, король Финвэ… убит…
Он поник головой.
— Ну?! — страшно крикнул Феанаро. Схватив вестника за плечи, он вздернул его на ноги и сильно встряхнул. — Говори же!..
— Тогда… когда угас Свет… нет, чуть позже… Север затопила Тьма. В сердце ее была сила, коей нет имени, и мрак изливался из нее… Мелькор был там. Никто не смог противиться ужасу Тьмы, кроме короля. С мечом он встал на пороге дома… Мелькор убил его, и кровь его пролилась на землю.
Вестник умолк, как будто не в силах был говорить дальше.
Товарищ его продолжал:
— Мелькор разбил врата и стены Твердыни… и… забрал все кристаллы и драгоценности… все. Сильмариллы… сгинули. Прости, мой лорд.
На мгновение Феанаро застыл, будто окаменел. Потом из груди у него вырвалось хриплое рычание:
— Пр-ро-стить? Кого?! На вас нет вины — вы слабы… Вина — на сильных!
Запрокинув к звездам лицо, потрясая кулаками, он вскричал исступленно:
— Мелькор!.. Нет — Моргот! Ибо Черным Врагом мира нарекаю тебя!.. И проклинаю — навечно, до скончания времен! Ядом разъест тебя кровь отца моего, огнем сожгут Сильмариллы! И ты сгинешь, пораженный своей же злобой!..
Он перевел полыхающий взгляд на Манвэ:
— И ты, Владыка!.. И твоя доля есть в беде! Проклинаю час, когда ты призвал меня! Проклинаю час, когда я внял твоему призыву и покинул Форменос! Ибо, будь я в Твердыне, слуги мои не дрогнули бы, отец мой остался бы жив, и Сильмариллы уцелели бы!
— Ты заблуждаешься, Феанаро, — молвил Владыка Ветров с сожалением. — Будь ты в Твердыне, ты сумел бы лишь погибнуть рядом с Финвэ. Мы тоже скорбим о нем.
— Что ты знаешь об этом! — воскликнул в отчаянии Феанаро и бросился прочь от Кольца Судьбы.
Он вскочил на лошадь — та, всхрапнув, прянула вперед и птицей помчалась вниз по склону. Двое вестников опрометью кинулись следом. Третьего, в повязке, обступили со всех сторон. Он начал было отвечать на взволнованные, торопливые расспросы, но вдруг пошатнулся и осел на траву. Сквозь толпу пробрался кто-то из ваниар — наверное, целитель — и захлопотал вокруг него.
Лорд Нолофинвэ, лицо которого походило на каменную маску, воздел руку. Дождавшись внимания, он объявил:
— Мы с Арафинвэ немедленно отправляемся в Форменос, и сыновья наши с нами. Прошу поторопиться тех, кто желает сопровождать нас. Прочие же пусть возвращаются в Тирион и там ожидают вестей.
Нашим мужчинам не потребовалось другого приглашения: они ни на шаг не отставали от Лорда Арафинвэ и его сыновей. Даже Артанис подалась было за ними, но ее удержала мать — она была взволнована и напугана куда больше дочери. Мы же с матушкой стояли, обнявшись, на месте.
Взбудораженные страшной вестью, все будто забыли о Владыках. Когда же я, опомнившись, взглянула вниз — Кольцо Судьбы опустело. Не понять было, удалились ли Владыки или просто сменили облик: я все еще ощущала их присутствие. Но они не сочли нужным явно участвовать в наших делах.
— Какой ужас!.. — воскликнула Арквенэн. — Король убит! Сильмариллы похищены! Теперь Древа уж точно не возродить! А Владыки? Выходит, они напрасно мучили Феанаро. Что бы ни ответил он — Камни-то все одно пропали.