Открыв осанвэ, я позвала Ниэллина. Он ответил не сразу, словно боялся до конца раскрыться передо мною. Боялся во всей полноте разделить со мной свое горе… и свою тьму.
Я позвала еще — и на меня ринулись штормовое море, бурное, темное, горькое, как непролитые слезы. Но во мне не было страха. Я знала: суть моря не в ярости бури. Как бы ни бушевал ураган, какую бы муть ни поднимал с прибрежных мелей, воды глубин чисты. Не страшно окунуться в них. Да и чего страшиться реке, чье течение стремится к морю, чья судьба изначально — воедино слиться с ним?
И я позволила стихии, прежде чужой, но не чуждой, подхватить себя, увлечь, поглотить… И когда это случилось, — когда воды реки и моря смешались и слились, — буря улеглась, буйство волн успокоилось... Наши души затопила печаль — бездонная, но прозрачная и тихая, как уснувшее под ясными звездами горное озеро.
Очнулась я от окрика Арквенэн:
— Совсем ума лишились! Сколько можно столбами торчать? Ко льду примерзнете, глупые!
И правда, мы с Ниэллином так и стояли: он на коленях, прильнув ко мне, я — обхватив его руками за плечи, — и вокруг нас уже намело сугроб. Мне совсем не было холодно, но Ниэллин-то сидел прямо в снегу! Испугавшись, я потормошила его:
— Ниэллин, очнись, вставай скорее! Ты же так обморозишься!
Он покачал головой:
— Нет. Не сейчас. С тобою мне тепло, — и вместо того, чтобы подняться, вскинул на меня взгляд: — Тинвэ, скажи… ты не оставишь меня?
Праздный вопрос! Разве река может обернуть воды вспять и удалиться от моря? Но Ниэллину было нужно мое слово, и я пообещала твердо:
— Никогда! А ты — ты всегда будешь со мною?
— Да. Пока жив.
Не совсем то, что я хотела бы услышать! Но… разве может Ниэллин — или любой из нас — обещать большее после всех несчастий?
— Мне не нравится твое «пока», — сказала я честно. — Вставай, хватит сидеть в сугробе. Береги себя, ладно? Не хочу искать тебя в Чертогах Мандоса.
— Не вздумай!
Ниэллин испуганно вскочил на ноги и снова обнял меня.
— И ты не делай глупостей, — пробубнила я в заснеженный мех его куртки. — Пока жива, я их тебе не спущу.
Мы еще долго стояли под снегопадом, грея друг друга своим теплом. Арквенэн надоело ждать, и она спряталась в шатре. А мы с Ниэллином все не могли разомкнуть объятий — как когда-то давным-давно, в час Затмения.
Но сейчас мы были стократ нужнее друг другу. Тогда мы впервые столкнулись с пугающей Тьмою вовне — и внутри нас. Однако тогда мы были дома. Рядом были матушка и отец, друзья и родичи, был весь наш народ, и мы не лишились еще теплой опеки Владык. Было кому успокоить и утешить нас, наставить и защитить…
Здесь же мы оказались затеряны среди бескрайних льдов, среди холода и мрака — отвергнутые Владыками, разобщенные с народом, осиротевшие после гибели Лальмиона. У нас не было иного оберега от Тьмы, кроме любви, иной надежды, кроме верности. И нам негде было искать опоры крепче и защиты прочнее, кроме как друг в друге.
Что еще готовят нам льды, чтобы испытать нашу любовь и надежду, нашу верность и крепость наших сил?
Ниэллин склонился ко мне; его дыхание согрело мне лицо.
— Не бойся, Тинвэ, — шепнул он. — Мы не поддадимся Тьме. Все будет хорошо.
16. Вдогонку
Метель за ночь улеглась, лед оставался в покое. Погода была хорошей для ходьбы. Но мы вчетвером, тихонько посовещавшись с утра пораньше, пока Ниэллин занимался раненым, решили остаться на месте еще на круг звезд. Алассарэ едва избежал смерти, раны его только-только начали заживать. Страшно было даже помыслить о том, чтобы снова мучить его перевозкой на волокуше. Да и подавленному горем Ниэллину не поздоровится, если опять придется тащить тяжелый груз, а потом из последних сил врачевать полумертвого товарища. Спасение Алассарэ стоило Лальмиону жизни. Мы вовсе не желали, чтобы и с Ниэллином случилось беда.
Ниэллин и Алассарэ безропотно приняли наше решение: так было лучше для обоих, и оба понимали это. Правда, каждый понимал еще, что теперь мы разлучены с нашим народом почти безнадежно. С расставания минуло три круга звезд, и только в один мы хоть как-то продвинулись вперед. В ближайшее время мы не сможем идти быстрее, а Лорды не будут медлить для того, чтобы в ущерб остальному народу дождаться нас… И пусть у них не будет других причин для задержек!
Нам и дальше придется вшестером — уже без Лальмиона! — преодолевать бесконечные лиги ледовых полей. Дойдем ли мы когда-нибудь до берега? Соединимся ли с остальными?
Никто не решился вслух спросить об этом: мы и так знали, какой ответ нам нужен… и как трудно будет на деле получить его.
Арквенэн все же задала вопрос:
— Наши-то хоть знают, что мы живы?
— Знают, — кивнул Айканаро. — Я дозвался Артафиндэ. Рассказал ему все… и о Лальмионе тоже.
Ниэллин прикрыл рукой глаза, потом устало — совсем как Лальмион! — проведя ладонью по лицу, пробормотал:
— Как там Лорд без нас? Тяжело ему, должно быть…
Положив руку ему на плечо, Айканаро сказал ободряюще:
— Не бойся за него. Он не один: рядом с ним Артанис, да и целители Второго Дома неподалеку. Артафиндэ справится. Он ведь Лорд.
Ниэллин кивнул и больше не заговаривал об этом. Беспокойство и сокрушения не помогут догнать народ. А до тех пор у Ниэллина не будет возможности снять с Артафиндэ и Артанис часть целительских забот.
Так или иначе, пока ему хватало своих. Алассарэ нужно было скорее поставить на ноги, а для этого — как следует заживить поврежденное нутро и хотя бы немного подкормить. От бедняги осталась кожа да кости, и он был страшно голоден. Ивовый отвар с четвертушкой лембаса лишь раздразнил его голод. Поколебавшись, Ниэллин разрешил ему поесть нашей похлебки, но, как оказалось, зря: стоило Алассарэ вместе с отваром проглотить кусочек мяса, как его скрутил приступ боли, и он едва удержал в себе съеденное.
Пришлось Ниэллину, отставив свою миску, снова взяться за врачевание.
— Не годится тебе пока такая пища, — огорченно сказал он, ощупывая живот Алассарэ. — Надо потерпеть еще круг-другой.
Алассарэ, морщась, пробормотал:
— Еще круг-другой — и терпеть некому будет. С голоду ноги протяну.
— Ниэллин, а рыбу ему можно? — с жалостью спросила Арквенэн. — Она легче в нутро ложится. Алассарэ, съешь рыбу?
— Из твоих рук… хоть каракатицу, — кряхтя, пообещал Алассарэ.
— Попробовать можно, — согласился Ниэллин.
Арквенэн тут же насела на Тиндала, требуя найти полынью, в которой можно наловить рыбы. Брат пожал плечами — он не чувствовал поблизости явных прорех во льду, — однако поискать согласился. Видно было, что он тоже не прочь порыбачить.
Айканаро отпустил их, но велел не уходить от лагеря дальше, чем на пол-лиги. Сам он собирался откопать из-под снега и осмотреть волокуши — во время перехода ему показалось, что в одной из них треснул каркас. А я увязалась за рыбаками, чтобы не мешать больному и врачевателю, да и возиться с волокушами, как Айканаро, мне не хотелось.
Когда мы с удочками, приманкой и мешком для добычи выбрались из шатра, затея показалась безнадежной — кругом простиралось ровное, мощное ледовое поле, засыпанное глубоким снегом. Ветер собрал сугробы в невысокие волнистые гряды. Где-то под ними покоится тело Лальмиона… Не суждено ли и нам лечь под холодный серебристый покров?
Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли.
Тиндал тем временем вытащил из сугроба копье и, оглядевшись, направился на северо-запад. Мы с Арквенэн заторопились за ним, то и дело по колено проваливаясь в рыхлый снег.
Через четверть лиги в поле обнаружилась неширокая трещина, уже замерзшая и занесенная снегом. Тиндал, прислушиваясь и приглядываясь, спустился в нее, прошел с десяток шагов и ткнул в снег копьем. Копье провалилось; лед в этом месте оказался совсем тонким, и в несколько ударов брат пробил широкую лунку.
— Тут бывают морские звери, — пояснил он. — Делают отдушины в молодом льду, промерзать им не дают. Я такую отдушину раскопал.
Они с Арквенэн размотали лески, насадили на крючки кусочки мяса, опустили в лунку. Однако, едва у Тиндала клюнула рыба, он услышал зов Айканаро: каркас их волокуши разболтался и, действительно, кое-где треснул. Требовалась помощь в починке.