Отец, помедлив, кивнул.
И тогда малыш Зейн понял, что справедливую систему можно выстроить. Нужно лишь думать об этом и стремиться к ней. И еще — самому работать в поте лица, тогда и другие подтянутся.
Собственно, потому он помогал губернатору или Мишель. Он знал, что делает правое дело, а значит, после смерти ему воздастся. И если он будет сражаться за правое дело, то непременно победит.
*****
Последние слова Зейн произнес впопыхах. Губернатор поторапливал его.
— А ты чем занималась, Мишель? — спросил Зейн. — Ну, до того, как услышала легенду об Избранной.
— Училась в университете, — просто ответила девушка.
— Расскажешь мне потом, ладно? А то мы уже спешим.
Обняв девушек на прощание, Зейн накинул на плечи куртку и отправился догонять губернатора.
В комнате воцарилась тишина. Вернулись мысли о письме, блуждавшем по почтовым отделениям в поисках адресата. Только должно было оно прийти не к президенту, а к совсем другому человеку. Ее учителю.
Кроме Зейна и Эллисон, она доверяла только ему. Дэн мог решить ее проблемы, объяснить на пальцах элементарную вещь и даже подсказать, что написать президенту, чтобы ее не сочли за умалишенную.
Мишель хотела начать письмо президенту, но руки дрожали. Панический бег мыслей привел к не самой лучшей, довольно отчаянной идее: написать Дэну. А уж он-то разберется. И текст напишет. Он умный, начитанный, образованный, знающий многие тонкости. Миша может обидеть случайной фразой, ненароком написать глупость, а вот Дэн никогда так не сделает.
«Дорогой учитель! Я пишу Вам потому, что нахожусь в растерянности. Я не знаю, что писать президенту. Правда, не знаю. Я так боюсь показаться нелепой или глупой. Боюсь, что мне не поверят, и тогда война начнется внезапно, и это может стоить тысячи жизней простых людей. Меня тяготит эта ответственность, и я не могу понять, чем же могу помочь. Возможно, вы ошиблись во мне, и я не смогу спасти родную страну. Прошу, помогите мне. Расскажите, как нужно действовать. Какой текст письма составить. Я совсем растеряна. Ваша преданная ученица, Мишель».
— Эй, ты чего это раскисла, — потрясла ее за плечо Эллисон.
— Да так… Думаю о тексте письма. Пора бы его уже написать. Не хочу мешать господину губернатору, — произнесла Мишель.
— Что ж, ночью все равно письмо не уйдет. А киснуть незачем. Зейн правильную тему разговора выбрал. Нам стоит узнать друг о друге многое. Твой черед рассказать о прошлом, — подбоченившись, Эллисон приготовилась слушать.
Да только какие истории ей могла поведать заблудшая душа? Мишель хотела рассказать об универе, об учебе. Но подумала, что стоило начать с наименее приятного события, без которого история будет не полной.
— Итак, я расскажу тебе, как оказалась сиротой, — выдохнув, произнесла Мишель.
*****
Десять лет назад случилось то страшное событие. Наивная, добрая девочка, любившая под новый год загадывать желание, долгое время сидела в присутствии взрослых людей в форме. Жесткий стул казался жутко неудобным. Над ней склонилось безликое лицо полицейского. Зато приговор она запомнила на всю жизнь.
— Прости, девочка, но твоих родителей больше нет, — с сочувствием в голосе произнес полицейский.
Эту новость он узнал от врачей, бившихся за жизнь родителей, но безуспешно. Врач обессилел и не вышел к ожидавшей вердикта маленькой девочке.
Мишель не просто плакала, она выла как раненый зверь. А бессердечные взрослые упекли ее в детский дом до наступления совершеннолетия.
В тот страшный день разверзлись хляби небесные, и капли забарабанили по мокрому асфальту, оставляя дорожки слез. Маленькую девочку увезли в неприступную крепость, серую, монолитную, почти лишенную окон и солнечного света. Там она пробыла почти восемь лет…
Мишель делила комнату с тремя девочками. Одна, Кира, мечтала о встречах с мальчиками. Еще одна, Элен, была тихой и застенчивой, мечтала о приемной семье. Третья же называла себя «Липпи», подписывая рисунки этим прозвищем. Она с детства была глухой, потому родители отдали ее в приют, лишь бы не видеть ошибку природы.
— Что ты вечно красуешься перед зеркалом? — фыркала Кира, когда Элен вновь занимала место перед огромным зеркалом, больше каждой девочки.
— Я хочу, чтобы меня забрали приемные родители, — отвечала Элен.
И тогда Кира рассказывала страшилки, пугая все присутствовавших. То о кипящем котле, в котором варят кости детей. То о побоях и ремне, которым приемные родители любили хлестать детишек. То о рабстве, когда дети заменяли горничных, прислуживая по дому. А то и о кабале, когда детей отдавали за долги бандитам. Те глумились и потешались над теми, кто не мог дать сдачи.
Одно Мишель уяснила: с приемными родителями опасно вести диалоги. Потому она даже думать не смела о том, чтобы выбраться из детского дома.
К ней приходила семья только однажды. Девушка с конопушками и долговязый рыжий парень хотели взять ее к себе. Но, помня о рассказах Киры, Мишель забилась в истерике, и приемные родители отказались брать «капризного и чересчур громкого ребенка».
Когда Мишель исполнилось четырнадцать, их с Кирой поселили на последний этаж, где жили взрослые ребята. «Липпи» часто болела, и почти не жила в детском доме. А когда привозили, то выглядела она просто ужасно. Элен покончила с собой, оказавшись никому не нужной, в возрасте тринадцати лет.
— Нам нужно научиться выживать, — произнесла как-то раз Кира. — Я видела, как повариха избивала Элен, и из-за этого она покончила с собой.
Детские годы выдались голодными, когда Мишель считала за счастье впиваться в крысиную тушку. Она даже научилась не слышать писка зверька. Пока Кира не показала, как сворачивать голову, избавляя животинку от мучений.
Подростковые годы оказались борьбой за выживание. Мальчишки часто наведывались на женскую половину. Агрессивные, злобные, хмурые, они часто устраивали потасовки. Таскали за волосы девчонок, порой выдирали клочья волос. Взрослые награждали победителей ужином, поощряя такое поведение.
В пятнадцать лет Мишель поняла, почему. Она и до этого ходила на занятия, но как-то неохотно. Только чтобы забыться, отдохнуть от зловонных коридоров и обрыдлых рож мальчиков и взрослых. Она не помнила, что за день это был, зато запомнила погоду. Наверное, впервые тогда солнце проникло сквозь мутные окна.
Мишель увидела сообщение о призыве в армию. Цветастый плакат, рассказывавший о преимуществах службы в армии. Рядом красовалась бледная бумажка. Требовались бойцы для ринга, девушки и юноши. Но среди всех этих жестоких развлечений Мишель нашла и нечто обнадеживающее. Приглашение обучиться в университет. Квота была маленькой, желающих много. Конкурс — огромнейший. Зато можно было покинуть ненавистные стены уже через два года…
— И ты планируешь выйти отсюда? Запомни, отсюда мы можем выйти, только став игрушками богатых чуваков, — хохотнула Кира.
Она уже наносила густые тени и красила глаза черной тушью. Соседка смирилась с будущим, в котором она окажется лишь пустой игрушкой в постели какого-нибудь богача. Мишель же решила во что бы то ни стало избежать такой участи.
Ее по-прежнему донимали, но она ввязывалась в драки все реже. Предпочитала давать сдачи, только если совсем зарывались. Драки отнимали немало времени. А его было в обрез.
Каждую ночь Мишель запиралась в библиотеке и учила, учила…
Ей предстояло определиться с направлением. Русский язык давался хорошо, логика и обществознание — тоже неплохо. Технические науки прошли мимо, а даты по истории часто путались в голове. Экономика и вовсе оказалась темным лесом, ибо в детском доме царил коммунизм. Каждому давали еду, пусть и отвратительного качества. И не было различий. Даже если будешь хорошо драться или учиться — лучше в тарелку не нальют. Не к чему стремиться.
Поняв сильные стороны, Мишель ударилась с головой в учебу. Уже через год она стала лучшей ученицей детского дома. Беда была в том, что детских домов по всей стране было немало.