Эллисон быстро росла. Служанка учила ее быть женственной. Обучала манерам, показывала, как обращаться со столовыми приборами, как вышивать, как держать осанку. А еще очень любила подбирать туфли и платья. Правда, маленькой леди Эллисон все равно не стала. Она любила обтягивающие вещи, не стесняющие движений. Но при случае могла надеть и юбку, и платье.
Но волосы она себе никогда не остригала. Эллис нравилось заплетать их в хвост или оставлять распущенными. Правда, порой ей хотелось покрасить их в какой-нибудь бунтарский цвет. Зеленый там или фиолетовый.
Но не стала. Она видела «людей протеста», которые жили на одной улице с Хироши. Им нравилось идти на демонстрации, чтобы выплеснуть негатив. И только. Никаких толковых предложений или лозунгов они не выдвигали, попросту сотрясая воздух.
А еще Эллисон уже тогда поняла, насколько прогнили городские люди.
Но самой страшной была мода на поиск себя.
И люди бежали, одурманенные очередной навязчивой мыслью. Словно репейник, цепляющийся к ногам, прибивалась мысль: «Надо выйти из зоны комфорта». Красивый лозунг, за которым хочется идти, чтобы наломать дров, не понимая самой сути фразы. И правильно, надо выйти из зоны комфорта, а зачем и почему — никто и не скажет. Важно лишь быть частью толпы. Важно быть в струе. Ведь в нынешние времена так модно не выделяться.
Эллисон ненавидела их всеми фибрами души. Эти пустоголовые болванчики частенько заходили к Хироши, прося подлатать машину, а сами немало болтали, отвлекая его. И если бы хоть раз делом занялись…
Вскоре Эллисон стала полноценной его помощницей. Она знала многое, понимала суть работы механизмов. Но еще она просто… подросла. Ей так хотелось, чтобы Хироши признал ее заслуги, но он молчал. Лишь иногда трепал девочку по голове, одобряя ее рвение к постижению науки.
— Из тебя получится толковый механик, — как-то раз заявил Хироши.
Перемазанная сажей девчонка улыбнулась и ослабила хватку. Отвалившийся кусок трубы чуть не стукнул ее по голове — в последний момент Эллис увернулась.
— Получится, если ты не будешь отвлекаться, — добавил Хироши.
Когда девочке исполнилось тринадцать, новообретенный отец сообщил ей приятную весть. Он начал платить девочке жалованье.
— Но зачем? — не понимала Эллисон, зябко поеживаясь от мысли о голодных годах.
— Ты заслуживаешь этих денег своим трудом, — отрезал Хироши. — Купишь на них вкусных вещей, конфет там или вафель. Или возьмешь платье для девчоночьих вечеринок. Все, что заблагорассудится. Потратишь деньги на себя, а то ты даже не знаешь, как себя побаловать.
Правда была в том, что Эллис не знала, чего хочет. У нее было все, о чем можно мечтать: заменивший родителей человек, кров, любимое дело и хобби. Мечтой можно было назвать гонки, но гонку можно только выиграть, а не купить. Поэтому на первую зарплату она купила подарок Хироши. Стильные часы, которые выпускались на Сахалине. Этот подарок растрогал обрусевшего японца, сказавшего, что само провидение послало ему эту крохотную девочку.
Но он так и не успел объяснить, почему подобрал ее на улице. И этот вопрос будет мучить Эллисон всю жизнь.
Ее размеренной жизни пришел конец, и судьба нанесла очередной подлый удар. Эллисон успела поучаствовать в нескольких гонках и даже выиграла парочку. Ей было уже четырнадцать лет, она носила длинные рыжие волосы и надевала облегающие штаны и перчатки с прорезями для пальцев. Она как раз закончила выступать на очередной гонке, где взяла серебро. Хироши похвалил ее и рассказал, что этим вечером состоится званый ужин, на котором он встретится с высокопоставленными гостями. Эллисон должна была похвастаться своими манерами. Он даже намекнул, что на ужине будет несколько симпатичных мальчиков, но они уже тогда не интересовали Эллис.
Она не любила всех этих заносчивых городских. Они знали о неравенстве, но ничего не делали, чтобы его устранить. Они не пытались помочь попавшим в беду, предпочитая делать вид, что чужие проблемы их не касаются. А Эллисон успела побывать в деревнях. Там все работали и выручали друг друга, хотя и жили плохо. Контраст разительный.
Потому званый ужин казался наимерзейшим событием вечера. Но делать нечего. Хироши, скорее всего, собирался заключить выгодную сделку. Вот только его обманули.
Вечер шел своим чередом, под рюмку чая велись беседы, хохот заполнил весь дом. Эллисон вышла подышать свежим воздухом и прийти в себя. Она не съела ни крошки и не взяла в рот ни капли.
Воздух немного освежил ее мысли, и Эллисон перестала бояться толпы. Она была ребенком и не понимала злости своих биологических родителей. Но во многих богачах видела их черты, за что презирала еще сильнее. Оставаться на ужине было тяжело, но Эллисон старалась ради Хироши. А потом в зале раздались крики.
Эллисон метнулась в зал, но было уже поздно.
Хироши лежал на полу, запрокинув голову. Лицо его посинело, а глаза закатились. Тоненькая струйка стекала по подбородку. Его отравили.
Прикрыв рот, Эллис с трудом удерживалась от крика. Ей никогда не было так страшно, как в ту злополучную минуту. Весь ее крохотный мирок перевернулся с ног на голову.
— Это все ты, ты виновата, мерзкая девка с улицы! — прошипела одна из теток.
— Да, пригрел на груди змею. Взял бродяжку, а получил ходячую проблему, — вторила еще одна.
— Весьма логично, что она могла хотеть его смерти, — произнес мужчина в очках, тут же снявший котелок. — Мир праху Хироши. А эта девчонка, которой он завещал свое состояние и усадьбу, поплатится за содеянное.
Эллисон не верила ушам. Эти люди могли что угодно говорить, издеваясь над ней или потешаясь, но они не имели права обвинять ее в преступлении. В убийстве человека, к которому привязалась так крепко.
Эллисон развернулась и пулей вылетела из зала. Хотя руки ее дрожали, она успела добежать до гаража и завести машину. Вот только управлялась с ней нервозно, подрезая вечно спешащих водителей. А в голове настойчиво билась мысль: «Хироши больше нет».
Это было явно спланированное, заказное убийство. Только вряд ли русский японец мог кому-то перейти дорогу. Скорее всего, помог отмыть салон от крови. Только какой из бонз привез машину в их салон, Эллис так и не узнала. Ей было опасно находиться возле дома Хироши, и она лишь изредка посещала его могилу. Но для него осталось место в ее сердце.
Дальше жизнь встала на новые рельсы. Эллисон успела и поразгружать вагоны, и пожить в них, и в одежде парня побродить, пряча волосы под фуражку. Когда же обман раскрылся (а девушкам таскать тяжести на территории вокзала нельзя), Эллисон пустилась в новые странствия. Она иногда ремонтировала машину, перебиваясь с воды на хлеб. Но потом вспомнила о мечте и попробовала силы в гонках на ржавом корыте. Впрочем, гонка была уровня «пара дворов», но первые неплохие деньги девушка заработала. Дальше пошло полегче.
Она выиграла немало гонок и даже устраивалась на подработку в автосалоны, где девушек не жаловали. Упорством и трудолюбием она брала все новые и новые вершины, а деньги вскоре перестали быть проблемой.
Но Эллисон всегда жила с ощущением неполноценности. Ей казалось, что время она тратила впустую. Хироши научил ее многому, она достигла немалых высот, но жила лишь для себя, слишком эгоистично. И когда ехала в Ктесифон на гонку мечты, то думала, что после победы отправится искать новый смысл. Но не знала, что отыщет его раньше.
*****
— Трогательная история, — произнесла Мишель, пододвигаясь. — Ты большая молодец. Из такой передряги выпуталась, не каждому дана такая сила воли. Я вот тебе завидую.
Эллисон вздохнула. Разговоры о прошлом принесли облегчение. Вот и она поделилась своей историей. Но о кое-чем так и не успела рассказать. О будущем.
— Да. Мы с тобой две минорные ноты. Я не просто так сказала, что Зейн — счастливчик. Он не терял близких, не жил на улице, не терпел лишений. Ему несказанно повезло, — Эллисон радовалась за друга, но и в то же время грустила, что ее детство прошло не в столь радостных тонах.