— Ну, так больше продолжаться не может, — развела руками Ванда. — У меня такое ощущение, что главным злодеем ты видишь не Ледяную Королеву.
— Она хотя бы была честной, а не вела двойную игру, — Мишель чувствовала подкатывающую к горлу злобу. Хотелось выплеснуть ее наружу, высказаться едко, чтобы было стыдно ее названной подружке.
Миша хотела, чтобы тело ее бывшей проткнули миллионы иголок, чтобы она истошно кричала, поняв, что натворила. Чтобы пожалела, что вообще с ней связалась.
Но все эти мысли приходили лишь потому, что Мишель жалела саму себя. Потому, что ей разбили сердце, но когда предложили помощь в склеивании обратно — она отказалась. Ведь проще себя выставлять жертвой и наклеивать ярлыки на всех оступившихся, нежели пожелать им помочь.
Наказать и устрашить. Наказать и устрашить. Но не исправить и не дать второй шанс. Ведь это можно будет сравнить с честностью, с прощением, высшими идеалами. А Мишель была не из таких. Кто победил, тот и прав. Она прекрасно понимала, что могла погибнуть в ту ночь. И все из-за этих дурацких принципов.
Хотя… Миша понимала, что вовсе они не дурацкие. И что сейчас уж она точно не живет. Не живет полноценной жизнью. А учитель Дэн был прав, на своем примере показав, что порой нужно давать шансы другим. Что вечное раскаяние приведет лишь к большим потерям. В том числе, потере самого себя.
Она знала, что гложет ее злость лишь на саму себя, человека, не дающего второго шанса. Глупость — давать третий шанс. Но допустить ошибку может каждый, и лишь повторение ошибки может привести к закономерности.
— Если хочешь, я уйду. Меня уже тошнит от тишины, — произнесла Ванда, поднимаясь из-за стола.
Мишель схватила ее за руку и потянула вниз.
— Сядь. Мы еще не закончили, — отрезала Мишель. — Нужно расставить точки над «и».
Ванда прикусила нижнюю губу и кивнула. Мишель поняла, что примерила роль ее палача. Она теперь либо помилует, либо казнит человека, по-настоящему любившего ее.
— Я верю тебе, — произнесла Мишель, стараясь смотреть в глаза Ванды. — Верю, что ты не хотела меня предавать. Верю, что не собиралась выступать на стороне Ледяной Королевы. Верю, что наши отношения многое для тебя значили. Просто мне… больно.
— Я понимаю, — кивнула Ванда. — Мне тоже. Я собиралась рассказать тебе об этом бессчетное количество раз. Но всякий раз опасалась, что ты не поймешь, что начнешь рубить с плеча. Я не хотела… не хотела тебя потерять, — слезинки застыли в уголках ее глаз, а затем медленно скатились по щекам, одна за другой.
Повисло тягостное молчание. Они могли многое сказать друг другу. Извиниться, потом еще раз, по кругу… Могли бы рассказать друг другу многое из прошлой жизни. Рассказать о своих чувствах, ожиданиях, мечтах и целях. Вот только все это было бессмысленным, пока между ними существовала огромная стена, которую так просто не преодолеть. Для этого нужно огромное мужество. И желание. Желание простить и перестать тыкать в живое тело иголками.
Мишель знала, что рано или поздно придет к этому. Дэн научил ее, а Майя и Ванда показали пример. Нужен был только толчок в правильном направлении…
— Я никогда себе не прощу, что пошла на поводу у идей бесчувствия, — тряхнула головой Ванда. — Меня ненавидели родители, я жила на улице… И даже Хироши был одурманен мной. Я думала, что меня никто никогда не полюбит, что я — монстр, изгой. И я жила, подпитывая эту мысль, кормясь и дыша ею. Но вот прошло время, и я успокоилась. Мне нравилось отношение ко мне Хироши. Я даже в какой-то момент поверила в то, что мне не придется больше притворяться, что меня полюбят. Я и сама полюбила Хироши, заменившего мне отца. А потом… его отняли у меня. И вновь обвинили во всех бедах меня. В тот момент внутри что-то сломалось, и я решила отречься от целого мира. Я вновь почувствовала горечь утраты.
Ванда сцепила пальцы в замок. Она боролась с желанием высказаться, но плотину давным-давно прорвало. Она доверяла Мишель и могла рассказать о делах давно минувших дней только ей.
— Я не хотела больше выносить боль. Это было слишком. Потому Ледяная Королева и смогла меня обаять. Она подарила мне кров, подарила идею, сказала, что я важна для нее. Лишь участвуя в гонках, я могла быть сама собой. И в те минуты я действительно оживала. Я могла быть общительной и непосредственной, но чувства были заперты глубоко под бетонными плитами. И до них смогла достучаться только ты. Я увидела в тебе себя, но когда ты признала мои интересы важными, когда болела на тех гонках… Тогда я поняла, что в меня кто-то верит по-настоящему. И вот тогда я влюбилась.
Ванда встала из-за стола и опустилась на колени.
— Ну, хватит, вставай, — Мишель чувствовала себя неловко.
— Нет, — отрезала Ванда. — Я не поднимусь с этого места. Извини меня. Извини за все, извини за боль, что я тебе причинила. Я не хотела. Уж лучше бы я страдала вдвойне, нежели ты.
— Я дарую тебе прощение, — Мишель тоже опустилась на колени. — И ты меня тоже прости.
— За что?
Ответ Ванда так и не получила. Но и больше ничего сказать не могла. Обвив шею, Миша притянула ее к себе и накрыла треснувшие губы своими. Они слились в долгом поцелуе, и в глубине души бурный поток реки смыл грязь, оставшуюся после растаявшего снега.
*****
Они сидели у камина втроем и наслаждались потрескиванием дров. Ледяная Королева не отводила взгляд от пламени. Мишель играла с волосами Ванды.
— Мы думаем походатайствовать о твоем прощении. И уменьшении срока работ, — Мишель обратилась к Ледяной Королеве.
Та тут же обернулась и пожала плечами. Ее хитрые стрекозиные глаза на сей раз выражали непонимание.
— Но мне нравится то, чем я занимаюсь. Сегодня вот помогла принять роды одной девушке. О, вы бы видели младенца! Глазки-щелочки, узкие-узкие. Пахнет не очень, лысый, страшный. А для той женщины он — самый красивый, самый любимый. Она просто светилась от счастья. И я… хочу видеть счастливые лица чаще. Да, возможно, потом что-то и переменится. Но и во мне все переменилось. Каждый день, видя счастливых матерей, мне не кажется, что каждый ребенок будет несчастлив, что его сделают изгоем. Поэтому не нужно просить за меня.
— Она права. Исправляется, — пробормотала Ванда. — О, твои пальцы такие тонкие, приятно пахнущие…
— Подушила их слегка, — произнесла Мишель, наклонившись и чмокнув любимого человека в макушку.
— А меня поцелуете? Мы же теперь втроем…
— Нет! — одновременно произнесли Избранные. И тут же рассмеялись.
Еще чего не хватало, бывшую убийцу тащить в свой союз! И у них все-таки не полигамная семья…
— Но вот что-то в ее словах было правильное, — прошептала Ванда, приподнимаясь. — Мы и вправду давно не целовались.
Взяв Мишу за руку, она потащила ее в свою комнату. Ледяная Королева разочарованно вздохнула и кинула кубик льда в мохито. Но будет праздник и на ее улице.
Избранные остановились у двери Ванды. Мишель дернула ручку, но тут же остановилась.
— Пофиг на всякие условности вроде «Будешь моей девушкой» или «Будешь моей любовью навсегда», да? — Миша опустила взгляд на губы подруги.
— Я просто тебя люблю, — Ванда обхватила ладонями лицо возлюбленной.
— И я тебя тоже, Ванда.
Они слились в долгом и страстном поцелуе, и целый мир перестал существовать.
*****
А помнишь, лето билось за бортом?
А я живу теперь за городом.
Тайну нашу помнишь?
Ну всё, пока. Ещё увидимся.
Три дня холода,
Три дня — как три года.
Ай, как холодно
Первые три дня.
Три дня холода,
Три дня — как три года.
Ай, как холодно
Первые три дня.
Три дня… три дня…
Ай, как холодно… холодно…
Три дня…
Комментарий к (99). Три дня холода
Ну вот и все, история окончательно подошла к концу. Надеюсь, эпилог прояснил оставшиеся незакрытыми линии и избавил от вопросов. Встретимся теперь на страницах нового романа!
П.С. После последних звездочек используются строчки из песни группы IOWA - “Три дня холода”.