– Маша, пожалуйста!
– Опусти меня! – закричала из последних сил.
– Все… все иначе. Все… – мямлил Арс. Его тревожный, жалостливый взгляд тоже ранил. Казалось, меня ранило даже нахождение в людном месте.
– Что иначе? Он… – я начала задыхаться. Слезы рвались наружу. Горькие и невыносимые слезы.
– Давай ты успокоишься. Я… мне жаль, что…
– Замолчи! И ты все знал? Вы… – я поджала губы, стараясь сдержать крик, который рвался из самого сердца. Сжала пальцы в кулаках и оттолкнула Арсения.
Мерзко. Как же мерзко стало смотреть на него.
– Прости, – Арс опустил голову.
– Прости? Прости? – прошептала, ощущая слезы на щеках.
– Я… Маша, Тимур, он изме…
– Не называй его имя! И не извиняйся. Вы вообще люди? Вы… – с губ слетел всхлип. Наверное, кислород медленно заканчивался в легких. – Да как вы могли? Как? Ты…
Я сделала шаг назад, затем еще. Развернулась на сто восемьдесят градусов и побежала прочь. Бежала не столько от Арса, сколько от себя. От воспоминаний.
«Извинишься на коленях и ручки сведешь в замочек. Либо жить будет весело следующие два месяца».
«Эй, ненормальная! Звезда с неба упала. Я загадал, чтобы тебя больше не запирали в сарае. Все изменится. Звезды не врут».
«Ты же заплачешь? Девочки всегда плачут».
«Заплачешь? Отпущу».
«Рот закрой, тупая дура».
«Я ничего не боюсь, даже неба. Запомни это уже».
Голоса звучали набатом в голове, напоминали фразы, показывали картинки из прошлого. Во мне что-то разбилось. А может быть, это граната разорвала сердце и душу, прокладывая дорогу внутрь.
Только осколки. И ничего более.
Я свернула с бульвара в сторону какого-то элитного двора. Доплела до пустой детской площадки. Уселась на качели и вдруг задумалась.
Зачем он так поступил? Зачем хотел сделать из меня изгоя?
Вытащила телефон. Руки дрожали, так что не сразу получилось ввести пароль на экране. Но, когда ввела, поняла, не смогу и слова сказать Тимуру. Более того, если услышу его голос, с ума сойду. Слезы и так без остановки катятся по щекам.
«Должна же быть причина?» – назойливо твердил мозг.
«Разве какая-то причина оправдывает травлю над человеком?» – не понимало сердце.
Как он мог целовать меня? Как мог смотреть такими влюбленными глазами, обнимать и знать, сколько я перенесла. Мне ведь было страшно. Безумно страшно.
– Маша! – опять голос Арса.
Поднимаю голову и замечаю, насколько стремительно он приближается. Вот уже стоит напротив, дышит тяжело, в глазах застала тревога. Всхлипываю, отворачиваюсь, сжимая телефон в руках.
– Маш, послушай, пожалуйста, – Арсений садится передо мной на корточки, тянется к ладошкам, но я не позволяю. И так противно. Даже от себя.
– П-поче…му, – сквозь всхлип спрашиваю, пытаясь мыслить рационально. Мне нужно знать причину.
– Поговори с Тимуром. Он…
– Не хочу! – срываюсь на крик, задыхаясь от боли, что разрывает грудь. Слезы так и падают, медленно осушая меня изнутри.
– Маш, ты пойми...
– Ты оглох? – цежу сквозь зубы, которые стучат друг об дружку. Нервы берут свое. Тело превратилось в желе, не перестает дрожать.
– Прости меня, – Арс смотрит снизу вверх, и в этом его взгляде столько всего, что мне хочется ударить его. Оттолкнуть. Убежать. А он продолжает смотреть. Словно умоляет.
– Это же… бесчеловечно, – сглатываю обиду, которая затесалась в горле.
– Сейчас тебе сложно, но… если убрать эмоции, то…
– П-почему? М-можешь с-сказать?
– Ты должна поговор…
– НИКОМУ И НИЧЕГО Я НЕ ДОЛЖНА! – подскакиваю с качелей, едва не теряя равновесие. Ноги не держат, голова кружится, во рту горечь. Мой голос звучал так фальшиво, совсем не походил на привычный. Я моргала, пыталась дышать, но ничего не помогало.
Почему, черт возьми, так больно? Почему так режет? Почему ломает каждую клеточку тела?
– Прости нас. Я… что мне сделать, чтобы ты нас простила? – обрушил Арс вопрос, на который у меня не нашлось ответа. Он продолжал сидеть на корточках передо мной и смотреть.
Мы не были друзьями. Мы даже не были хорошими знакомыми. Но его взгляд напоминал Тимура. Напоминал, как хорошо нам было с Авдеевым и как страшно было в ту ночь, в сарае.
– Ответь! – прошипела. – Ответь мне! Почему? Почему я? За что он так со мной?
Арс не отвечал. Минут пять, а то и целую вечность, мы провели в безмолвии. Каждый боролся с чем-то своим. А потом внезапно выражение лица Арсения изменилось: веки опустились, уголки губ тоже. Он устало выдохнул, поднимаясь.
– Месть твоему отцу.