Да, в ней определенно чувствуется некая слабость. Нечто такое, чем можно было бы для начала воспользоваться. Это мне подсказывает инстинкт охотницы, который я много лет старательно развивала и теперь могу даже с закрытыми глазами почуять хромую газель. Янна не лишена подозрительности, и все же некоторые люди так сильно хотят верить во что-то — в магию, в любовь, в деловых партнеров, гарантирующих утроить вложенные ими средства, — что эта вера делает их уязвимыми для охотниц вроде меня. Такие люди каждый раз попадаются на одну и ту же удочку, и что, скажите, я могу сделать, если это действительно так?
Впервые я начала видеть цвета чужой ауры, когда мне исполнилось одиннадцать. Сперва, правда, лишь слабое сияние, или золотистую искорку краем глаза, или серебристую пелену в небе, где не было ни облачка, или сложной расцветки туман над толпой. По мере того как рос мой интерес, росла и моя способность видеть эти цвета. Я узнала, что у каждого человека есть нечто вроде личной подписи, особое проявление собственного «я», которое способны видеть лишь очень немногие, да и то с помощью парочки заклинаний и магических жестов.
Чаще всего там особенно и смотреть-то не на что: у большинства людей аура столь же тусклая, как нечищеная обувь. Но порой все же можно уловить и нечто стоящее. Ослепительную вспышку гнева, при которой лицо у человека остается абсолютно бесстрастным. Ярко-розовое пламя, как стяг, реющее над парой влюбленных. Серо-зеленый покров тайны. Это, разумеется, очень помогает, если постоянно имеешь дело с людьми. А также чрезвычайно полезно при игре в карты, особенно когда не хватает денег.
Есть один старинный магический жест, который одни называют Глазом Черного Тескатлипоки, другие — Дымящимся Зеркалом; этот жест помогает сосредоточить все внимание на индивидуальных особенностях человека. Я научилась пользоваться им в Мехико и теперь, обладая достаточным практическим опытом и познаниями в области магических жестов и знаков, легко могу определить, кто лжет, кто боится, кто обманывает жену, кто страстно жаждет денег.
Постепенно я научилась не только разбираться в цветах чужой ауры, но и манипулировать своей, то придавая ей приятный розовый оттенок — если требовалось проявить осторожность, — то приглушая все краски и как бы облекая себя в уютный плащ невзрачности, незначительности, позволяющий стать личностью абсолютно не запоминающейся, почти невидимкой.
Лишь позднее я пришла к выводу, что во всем этом не обходится без магии. Как и все дети, воспитанные на сказках, я ждала от магии огненного фейерверка, взмахов волшебной палочкой, полетов на метле. Магия в книгах моей матери казалась мне ужасно скучной, пресно академичной со своими дурацкими длинными заклинаниями и напыщенными старцами магами, и такую магию я уж никак не могла бы назвать волшебством.
С другой стороны, моя мать магией вовсе и не владела. Несмотря на все свои научные опыты, изучение заклятий, вращение хрустальных шаров при свечах и гадание с помощью карт Таро, она — я, во всяком случае, ни разу никакого волшебства в ее исполнении не видела! — в лучшем случае могла сотворить незначительную иллюзию. Некоторые люди просто-напросто лишены подобных задатков; я поняла это по цветам ее ауры задолго до того, как сказала ей об этом. Ну не было у нее необходимых качеств, чтобы стать настоящей ведьмой!
Но если колдовство моей матери и не давалось, то знаниями она действительно обладала большими. Она держала лавку в пригородах Лондона, где торговала книгами по оккультным наукам, и там ее посещали самые разные люди. В том числе маги высокого полета, последователи Одина, всевозможные «язычники», а иногда и так называемые сатанисты (все без исключения прыщавые, словно переходный возраст у них затянулся до старости).
От них — а также от матери — я в итоге и узнала то, что было мне так необходимо. Мать была уверена: если дать мне доступ ко всем формам оккультизма, я непременно сумею впоследствии сама выбрать свой путь. Она же была последовательницей какой-то непонятной секты, представители которой верили, что дельфины — это особая просвещенная раса, и практиковали некую «земную магию», столь же безвредную, сколь и бездейственную.
Но все в мире имеет свое предназначение, и, обнаружив это, я годами мучительно собирала и копила те крохи практической магии, которые сумела извлечь из этого бессмысленного, смехотворного, шутовского культа. Я выяснила, что обычно магия — если она вообще содержится в том или ином культе — глубоко спрятана под удушающим пологом ритуалов, драматических действ, всевозможных постов и различных, никому не нужных наук, призванных окутать флером таинственности поиски того, что реально будет работать. Моя мать ритуалы прямо-таки обожала — мне же нужна была просто книга рецептов.