Он на долгие годы остался в своей комнате, не понимая, что сотворил. Мать не ругала его, но мальчик все равно постоянно ждал внезапного наказания. В школу Нильс больше не ходил. Он перешел на домашнее обучение. Его жизнь стала напоминать тюремное заключение - еду фрекен Педерсен оставляла у двери, потому что мальчик не отзывался на ее просьбы выйти, а днем приходили учителя, которым тоже не всегда удавалось зайти в комнату Нильса. Доходило до того, что мать не видела мальчика неделями, а иногда и месяцами. Он не позволял стирать свою одежду и убираться в комнате. Увидевшие Нильса говорили, что он годами носил одну и ту же футболку, не стриг волосы и не мыл лицо. Темные круги под глазами мальчика говорили о том, что он почти не спит.
Фрекен Педерсен тяжело переживала потерю дочери, и оттого не видела в поведении Нильса ничего необычного. Она и сама превратилась в затворницу, когда Метте не стало. Женщина не бывала на могиле дочери. Надгробный камень был свидетельством того, что Метте больше нет, а фрекен Педерсен отказывалась верить в это. Она представляла, что дочь уехала учиться на другой конец страны, а одного взгляда на могилу хватало, чтобы разрушить выдуманную реальность.
Фрекен Педерсен не замечала, что ее сын из обычного ребенка перевоплотился в запуганного дикаря. Она не знала, что Нильс не спит ночами, прячась в углу комнаты. Мальчик всегда держал наготове самодельную рогатку и охотничий нож, о существовании которого не подозревала его мать. Нильс надеялся, что сможет защитить себя, но это у него ни разу не выходило. Он с ужасом ждал наступления темноты.
Каждую ночь двери и окна в его комнате распахивались. Мальчик видел Метте, ведущую себя так же ехидно, как и сам он, когда додумался положить в банку для леденцов битое стекло.
Сестра подходила к нему вплотную и вытаскивала из глубоких карманов осколки, кромсавшие ее ладони. Как бы не сопротивлялся Нильс, все заканчивалось тем, что его рот оказывался наполнен стеклянными обломками. Со временем мальчик перестал противиться. Он сам открывал рот, подставляя беззащитную плоть. Нильс понимал, что спокойнее подчиниться и дать Метте совершить задуманное. Иначе их схватки могли длиться часами, выматывая еще сильнее и без того ослабшее тело мальчика. С рассветом раны исчезали, оставляя после себя только кровавое послевкусие.
- Доброе утро, Нильс, - каждый раз приветствовала его мать с обратной стороны двери и оставляла завтрак. Мальчик никогда не отвечал. Он много раз хотел выскочить в коридор, схватиться за родную руку и больше не заходить в свою комнату, но тело словно цепенело от голоса матери, не позволяя выдавить и звука.
Мысленно, Нильс доказывал себе, что сможет выйти. Но каждый раз он распахивал дверь; смотрел на цветочные обои, которыми были оклеены стены в коридоре и понимал, что не может сделать шаг из комнаты. Внутри словно появлялся барьер, который не выходило преодолеть.
Однажды Нильс вышел. Он услышал шум в доме, и выскочил от испуга. Ничего ужасного не произошло. Просто мать споткнулась и уронила хрустальную вазу, которую хотела перенести в другую комнату. Пока женщина ходила за метлой, Нильс успел засунуть в рот пару осколков. Они порезали язык и тонкую кожу на искусанных губах. Багровые капли добавили цвета блеклой внешности мальчика.
Фрекен Педерсен завизжала. Она хотела вызвать врачей, но сын выплюнул стекляшки и буркнул, что с ним все в порядке. Он снова заперся. Теперь, кроме учителя к нему приходил и психолог, у которого не удавалось вытянуть из Нильса и слова. Спустя неделю психолог сдался. Оплачивать его услуги дальше фрекен Педерсен не могла.
Нильс все чаще прибегал на звук бьющегося стекла, как собака на запах готовящегося мяса. Он хватал осколки, пробовал их на вкус и уносился в свою комнату, замечая испуганное лицо матери.
Когда мальчику исполнилось шестнадцать, дверь, ведущая из его комнаты, сошла с петель. Он увидел лица незнакомых людей и заплаканную мать. Она не хотела расставаться с сыном, но другого решения не видела.
Небольшая, но уютная комната осталась в прошлом. Больше не было поблизости игрушек, ставших за долгие годы родными, и детских книг, которые Нильс хоть и не читал, но считал неотъемлемой частью своего жилища. Теперь мальчику приходилось проводить дни и ночи в одиночной палате. Врач приходил часто, пытался заговорить с Нильсом, но тот если и отвечал, то невнятно и односложно. Медсестры приносили таблетки, которые царапали горло не хуже, чем битое стекло. Еда в больнице была безвкусной, несравнимой с тем, что готовила мать. Привыкнуть к такой пище у мальчика не выходило. Каша на завтрак всегда напоминала безвкусное месиво, а суп в обед - воду, в которой мыли грязную посуду.