Гости заняли свои места и взирали на всё с украшенных белым, голубым и золотым скамей, перешептывались.
Когда первые удары музыкальных тарелок прокатились над залом, у Эдварда перехватило дыхание. Он мельком взглянул на родителей, и мать одобряюще кивнула ему, хотя в глазах у неё стояли слёзы. И уж кто-кто, а Эдвард не должен был давать ей повод волноваться ещё больше. Он улыбнулся и перевёл взгляд на двери бального зала.
Ещё один удар тарелок. Взрыв серебристого салюта в звенящей тишине. Мириады разбежавшихся солнечных бликов — и резные двери отворились. Светлый одинокий силуэт показался в проеме. Было бы странно, если бы Хелена позволила себя сопровождать.
Она не шла — плыла. Печальная прекрасная статуя в обтягивающем кружевном платье. Фата, расшитая крошечными кристаллами, длинным шлейфом стелилась за ней по синей дорожке, а с высокого стеклянного потолка падал снег под торжественную мелодию, взрывающуюся звоном тарелок, взлетающую под потолки трелью скрипок и пением хора. Сверкающие тончайшие снежинки кружились в медленном танце и таяли, не долетая до мраморного пола собора.
Эдвард не мог отвести от неё глаз.
Хелена смотрела перед собой и видела только три нечётких силуэта под огромной голубой розой на витраже и мельтешащие перед глазами огоньки. И ничто из этого было не важно.
Она поднялась на постамент, встала напротив Эдварда и заставила себя посмотреть на него. Он одарил её нежной улыбкой, и Хелена кое-как улыбнулась в ответ. Она едва не вспомнила то, что спрятала в самых дальних закромах памяти, и чувство вины колыхнулось внутри так больно и невовремя. Но она заставила себя повторять то, что говорила Одину: все причины, по которым сейчас она должна быть счастлива. В любом случае, единственный шаг, который она могла сделать — вперёд.
Музыка зашлась перезвоном колокольчиков, и из золотого свечения появился человек в белой мантии и высоком колпаке с золотым набалдашником. Он — последняя формальность. Лик Совета, высшей силы и власти, перед всеми присутствующими.
Эдвард и Хелена взялись за руки. Ей показалось, что разряд прошёл сквозь кожу до локтя, а потом дрожь прокатилась по спине, но, может, всё из-за усиленных заклинанием слов священника, проносящихся над залом? От имени Совета Магии он брал на себя право и честь соединить их узами брака. Законный, официальный союз. Все внимали речи, а Хелена, заворожённая, смотрела, как по венам на тыльной стороне ладони скользят бледные огоньки. Они протекли сквозь пальцы от неё к Эдварду, от него — к ней, а потом взмыли, скрутились спиралями — и рассыпались золотой пылью. Как магическое благословение. Пыльца оседала на головах и плечах, искрилась в воздухе. Хелена смотрела в лицо Эдварда сквозь эту дымку и улыбалась. Почти весело — и совсем искренне.
А он шагнул к ней и, не разжимая рук, поцеловал. По-настоящему. На глазах у всех. И в тот момент было не важно уже ничего: ни прошлое, которое хотелось забыть, ни будущее, которое покрывал смог, ни настоящее — это было не оно, это была иллюзия, искрящаяся фантазия, в которой Хелена смеялась, глядя на всех с высоты постамента; в которой кружевное обтягивающее платье сменилось лёгким и летящим — для бала. В этой фантазии люди улыбались и веселились, огни не гасли и музыка играла до глубокой ночи, а сама ночь сгорала в полном нежности пламени, что обращало в пепел всё, даже чувство вины, и рождало крошечную искру надежды, которую ничто уже не смогло бы погасить.
Эпилог
Собор снял помпезное сверкающее одеяние и теперь стоял строгий, величественный. Смотрел внимательно и взволнованно, десятками — уже не сотнями — глаз. Хелена чувствовала это, и каждый нерв был на пределе. Они следили, ждали. Они были бы рады, если бы она оступилась. Но не сегодня. Не сейчас. У неё в жизни не было момента важнее.
И не будет.
Так что пусть думают, что хотят. Это не имеет значения.
Хелена поднялась на постамент, в этот раз одна, обменялась взглядами со священником. Он прикрыл глаза, отвечая на безмолвный вопрос, и она опустилась на колени. Хотела поправить юбку, но пальцы не слушались, скользили по ткани. Секундная, никем не замеченная заминка, но щёки закололо, стыдный жар расплылся по плечам.
Она глубоко вдохнула и подняла глаза. Не важно. Всё не важно. Корона сверкала сталью, горела россыпью сапфиров, и один — самый большой и главный, королевский сапфир, осколок легендарной розы — венчал её, взирая на всех со своего почётного места в самом центре серебряного обруча.
Он ждал её так же, как она его.
Монотонная молитва на древнем языке заслонила все звуки. Гудела роем пчёл, усиливала дрожь. Воздух двигался, жил, забирался под кожу, и становилось до безумия страшно. Хелена зажмурилась, пытаясь прогнать наваждение, а когда раскрыла глаза — едва не вскрикнула. Звуки застыли в горле, а она, неподвижная, во все глаза смотрела в сторону, за белую мантию священника. Полупрозрачный силуэт следил за ней из дымки золотистого света, спокойный, с прищуром темно-синих глаз и кривоватой, но довольной улыбкой. «Всё хорошо, девочка. Так и должно быть», — кивнул он и растворился в дымке слёз.