Они остановились друг напротив друга. Двое на двое. Анна присела в реверансе перед королевой, чувствуя, как неловкость движений умножается в несколько раз. Филипп поцеловал матери руку, с братом они обменялись рукопожатиями. Эдварду Анна натянуто улыбнулась. Мальчик, младше Филиппа, с чертами помягче, со светло-медными волосами и с такими же зелёными глазами, как у брата, смотрел на неё с недоверием, и его ответная улыбка была такой же неискренней, как и у самой Анны. Он старательно давил из себя гостеприимное дружелюбие, которое должно было исчезнуть, как только Филипп отвернётся.
Сам Филипп этого не замечал или делал вид, что не замечал. Его лицо оставалось уверенным.
— Мама, Эдвард, — сказал он, — это Анна Рейс, моя невеста.
Анна ещё раз поклонилась, но уже не так глубоко. Что делать, она не представляла. Наверно, стоило сказать что-то, сделать комплемент её величеству, какие-то советы Альен звенели на задворках сознания, но слова не хотели вспоминаться, парализованные и задавленные неуверенностью. И казалось, что остальные чувствовали то же самое.
— Что же мы тут стоим! — прерывая затянувшееся молчание воскликнула мадам Керрелл. — Это ведь дурной тон, стоять неловкое на лестнице.
Она повернулась к своему помощнику, и тот, коротко кивнув, прокашлялся.
— Прошу, следуйте за мной. В чайной комнате уже накрыто.
Анна хотела взять за руку Филиппа, но её перехватила мадам Керрелл и повела за собой вперёд, оставляя обоих сыновей позади.
— Значит, Анна — это ты, — чересчур восторженно улыбалась мадам Керрелл, поддерживая Анну за локоть, будто боялась, что та вырвется и убежит. Анне и правда хотелось. — Может, расскажешь что-нибудь о себе? Филипп не особо разговорчив…
— Вряд ли вам понравится то, что я могу рассказать, — усмехнулась Анна.
Она чувствовала себя ещё более неловко, чем могла бы. Всю жизнь она считала, что королевы — высокомерные, напыщенные, холодные женщины, смотрящие на ей подобных сверху вниз. И лучше бы мадам Керрелл оказалась одной из таких!
Но та была умнее сложившегося в голове образа. Она оценивала Анну, оглядывала пытливо и серьёзно и в то же время изображала заботу и участие, будто ей было важно подружиться с невесткой.
Лучше бы она, подобно его величеству, сразу отвергла возможность любых их отношений и вылила на Анну волну холодного презрения. По крайней мере это было бы честно.
— Официальная помолвка уже послезавтра, — напомнила мадам Керрелл. — Нужно выбрать тебе платье. Как раз и расскажешь мне что-нибудь.
Анна неловко улыбнулась, кивнула и обернулась на Филиппа, беззвучно произнося, насколько же она ему благодарна и как долго ему осталось жить.
Он усмехнулся и посмотрел на Эдварда.
— Где отец?
За улыбкой Филипп прятал клокочущий гнев.
Эдвард засунул руки в карманы, и красный расстёгнутый китель на нём затопорщился по бокам.
— Мама сказала, что он занят.
— Ну конечно! Сегодня…
— Я уверен, он бы вышел…
— Если бы она смогла его заставить.
— Фи-ил…
— Молчи, Эд. — Филипп затряс головой. — Просто ничего не говори, пожалуйста.
И, оставив брата разводить руками от бессилия, Филипп ускорил шаг и почти взлетел по лестнице. Одна деталь — и весь день, который казался ему по крайней мере хорошим, рухнул, с грохотом разлетелся и не оставил ему никаких светлых чувств. Только раздражение и желание что-нибудь разнести, лишь бы избавиться от убивающего жжения в груди.
3
Хелена сжала в пальцах приглашение, и мурашки пробежали по плечам, по спине; тревога с новой силой вспыхнула в груди, заставляя давиться воздухом. Это было непривычное и неприятное ощущение, от которого хотелось избавиться как можно скорее, но оно не отпускало. С тех пор как конверт из кремовой шершавой бумаги с красным гербом и буквицей, выведенной бурыми чернилами, появился на низеньком столике у дивана, она не могла о нём не думать. Перечитывала раз за разом и прислушивалась к себе. Ничего не менялось.
Она никогда в жизни не нервничала из-за балов, ждала их с нетерпением с тех пор, как ей позволили на них выезжать, и сложно было поверить, что пара слов на пригласительной открытке — такая формальность! — могли вызвать столько страха и отторжения.
Это должно было пройти, но пока Хелена лишь медленно вернула конверт на стол и решилась на кажущийся бессмысленным шаг. Она, не торопясь и уже предчувствуя исход, направилась к матери. Вошла без стука, глядя, как та прикладывает агатовые серьги к новому лиловому платью, и молча села на софу, сжимая дрожащими пальцами юбку.