Рыцарша кивнула, позвала свою сержантку и начала объяснять задумку. Отряд стрельцов особого назначения, состоявший поровну из мушкетёрок и арбалетчиц, общим числом шесть душ, возглавила дочка Урсулы, а остальные открыли огонь из всех стволов по готовности. Форталезу снова заволокло сизым пороховым дымом. Вонь горелой селитры пропитала всё.
На счастье, потеряйцы, жадные до чужого добра, особенно до золота, даже не заметили павших из своего числа и снова начали выбегать из дымящихся зарослей и закидывать четвёрку дементэ хламом, дротиками и смастерёнными из обычного тростника стрелами.
Я же протёр лицо, соображая, что делать дальше. Судя по показаниям датчиков, сил солдаток не хватит, чтобы проломить брешь в волшебном щите. А это значит, необходимы дополнительные резервы, надо всеми правдами и неправдами искать очень нужные сейчас рояли в кустах. И первым кандидатом на роль такой рояльщицы-пианистки был не кто иной, как Акварель.
Она обнаружилась стоящей по пояс в запруде, ласково обнимая своих мужей — нет, не всех разом, а по очереди, но те подходили к ней и тянули руки к своей жене и госпоже. Странная нечеловеческая любовь! Неужели они действительно служат ей по доброй воле? Не могу даже представить нечеловеческое мышление!
Но времени на сентиментальную мистику не было, посему я с шумными всплесками вбежал в воду и приблизился к речной деве. Акварель хмуро поглядела на меня и выпрямилась, принимая горделивую позу. Её мужья недовольно и даже ревниво уставились на меня.
— Госпожа, помогите! — прокричал я. — Без вас мы все умрём, и проклятие не будет снято окончательно. Рано или поздно оно проявит себя, и твои любимые погибнут.
Дева оглядела полупрозрачных существ с покрытыми мелкими водорослями человеческими скелетами внутри водянистой плоти, а ещё с чёрными пиявками вместо членов. До сих пор стараюсь не глядеть на эту гадость, но судить богиню не могу: о вкусах не спорят, тем более, она здесь в своём праве.
— Что ты хочешь? — пафосно произнесла она в ответ.
— Ты же могущественная богиня. Что тебе стоит победить тех неприятельниц?
— Ты не знаешь, о чём просишь. У них ключ Мирассы, перекраивающий небольшой клочок мирозданья, и тот, что рядом с владеющими ключом, в угоду им. А ключ Кая разит изначальной силой и яростью всех, на кого покажут, даже младших божеств. Сейчас не совладаю с ними, ибо оставила прежнюю свою обитель и ещё не успела обустроить на новом месте.
Я поглядел на Акварель, начиная закипать, как она сама до этого, разве что пар из ушей не шёл, но кипятком мочиться под себя точно получится.
— Просто нападите на них! — прокричал я, показав пальцем в сторону берега. — Сидеть сложа руки — тоже не выход. Вы — как лягушка, попавшая в кувшин с маслом.
— Это притча? — переспросила дева.
— Да! — не выдержал я. — Только не проси рассказать сейчас. Сдохнем — толку в притче не будет.
Дева закатила глаза, а потом простонала.
— И что ты предлагаешь?
— Да что угодно! У тебя страшный колдовской хлыст! Водный червь в помощниках! Толпы мужей, в конце концов, они хотя бы камнями будут швыряться.
— Ты не понимаешь! — огрызнулась Акварель, — Ключ Мирассы развеет любые чары, направленные на обладающих им.
Я сжал кулаки. Как же с ней тяжело! Зациклилась на своей магии, как будто свет клином сошёлся на волшебстве!
— Не нужно магии! Просто приложить чем-нибудь тяжёлым! Ключу сложнее развоплотить материю, и он быстрее теряет силы!
— Но он ещё не готов, — застонала дева, снова закатив глаза. — А вдруг не получится? Тогда опять несколько лет ждать.
— Кто не готов? — не понял я, но всё же решил не терять инициативы, о чём бы ни говорила эта дура. — «Потом» может уже не настать! Сейчас или никогда!
Дева ударила по воде ладонью, подняв фонтан брызг, окативших меня целиком. От неожиданности я даже закашлялся, нахлебавшись, но голливудский пафос опять не подвёл, и хозяйка реки начала размахивать руками, разгоняя мужей, как домашних утят от кормушки.
— Кыш! Кыш!
Те поспешили в разные стороны, откуда продолжили, насупившись, следить за мной и своей женой.
Акварель повернулась к центру запруды, вытянула вперёд руки и заунывно запела какое-то заклинание. Я едва улавливал знакомые слова в монотонной череде растянутых слогов. Слова почти не отделялись друг от друга, и сложно представить, из каких веков всплыл этот нудный плач. Тем временем песнь становилась громче и торжественнее, а руки начали вырисовывать в воздухе затейливые пасы.
«Приди, восстань, будь для меня», — смог вычленить я, одновременно вслушиваясь и в писк сигнатур в мозгах, и выстрелы, и крики за спиной. Голова слегка закружилась.