— Какой стол?! — прокричал я вслед. — Его уже принесли!
— Ну, значит, эта… подготовлюсь к проверке телохранительницы. Поединок на палках — это важно!
Урсула ушла, оставив нас втроём, — я даже сказать ничего не успел. А меж тем суета во дворе усилилась. Несколько дворовых девок только успевали мести двор, в то время как вокруг бегали слуги с корзинами, таскали ящики, катили бочонки, а вскоре во двор ввели с десяток здоровенных волов, тянувших за собой большие телеги. Это готовили караван.
Из телятни леди Ребекки вывели шесть других бычков, запряжённых в колесницы. Сразу стали видны две вещи. Первая — масштабность мероприятия, а вторая — разница между породой тяжеловозов и легкоупряжной боевой. Одни — массивные, с широкими рогами и в холке в человеческий рост. Другие — поджарые и резвые, как рысаки, если такое можно говорить о коровах.
Снова подошёл Иван Иваныч. Он показал на фургон с голубым тентом:
— Этот ваш. А вон в том — генератор и приборы. Но есть одна загвоздка. Ядерный реактор запретили, солярки и бензина на всю дорогу не напасёшься… В общем, там паровой котёл.
— Вы издеваетесь? — прошептал я, глядя, как во двор начали заходить первые кандидатки.
— Даже не думал. Дров и угля здесь в достатке — без топлива не останетесь.
— Ше-еф?..
— Потом. Давай на место, шоу начинается, — ответил он и добавил с усмешкой: — Эсквайр.
Я покачал головой и направился к креслу. Ничего не понимающий Андрей тоже.
Когда все расселись, на порог выскочила Герда и громко проорала.
— Её светлость, леди Клэр да Кашон!
Из дома вышла юная графиня, разодетая в позолоченную броню, украшенную очень тонким и сложным узором. Такой без лазерной гравировки не выполнишь — наверняка это наша, земная работа. Да и мелькавшая в сочленениях латного доспеха матово-белая кольчуга, нижний край которой свисал в виде юбки, походила на титановую. Шёлковое сюрко с отпечатанным на ней гербом да Кашонов — грифоном, тоже должно было всех ослепить. Краски сочные, люминесцентные. По местным меркам работа просто сногсшибательная.
А ещё поверх сюрко я увидел висящий на шнурке кривой нож, предназначавшийся изначально Катарине.
— Юрий, — увидев меня, произнесла её сопливое сиятельство, — вы очень проницательны и благородны. Подарить мне коготь грифона — огромная честь. Не окажете ли любезность сесть подле меня?
Я услышал, как за спиной засопела Катарина, а Клэр с детской непосредственностью показала ей язык. Но ничего не поделаешь, пришлось взять графиню под подставленный локоть, закованный в сталь, и опуститься на мягкий стул рядом с ней.
Клэр, с видом победительницы первого тура негласного состязания на вредность, взяла с подноса, стоящего всё на том же журнальном столике, кубок с вином.
— Не нажрись, — с лёгкой улыбкой проронила Ребекка, а Клэр улыбнулась ещё шире и положила ладонь мне на колено. Стоящая за спиной храмовница тихо зарычала, наверное, даже шерсть дыбом встала. Только бы не выстрелила в затылок дурной графиньке. Это, видимо, озадачило и хозяйку усадьбы, так как та повернулась в сторону Катарины и тихо процедила: — Соблюдай приличия.
— Ребекка, — произнёс я, немного наклонившись в сторону. — Сколько человек мы будем сейчас отбирать?
— Трёх. Сержантку, оруженоску и сокольных дел мастерицу. Остальные все у меня в отряде есть.
Ребекка, тоже одетая в доспех, достала из небольшой сумки доставшуюся ей фляжку и отпила от неё глоток. Запахло валерьянкой и ещё какими-то травами. За спиной сделала глубокий вдох Катарина. А у меня мелькнули две мысли: моя девушка — наполовину кошка, не съедет ли она с катушек от валерьянки; ещё — какой доспех должен быть у беременной рыцарши на позднем сроке, и участвует ли она в сражениях. Я не представлял такую картину. Вообще не представлял. Зато вспомнилась байка Урсулы про то, как она рожала посреди баталии. Аж зажмурился, приставив Ребекку с мечом, щитом и большим пузом.
— Отбор оруженоски! — во всю свою лужёную глотку проорала Герда. — Претенденток прошу преклонить колени!
Из группы сторонящихся друг друга девушек вышли четыре. Все они разом опустились перед графиней. Само юной, озирающейся на стоящих в сторонке родственников, было не больше семи. Слишком мала для столь опасного предприятия. Я бы не взял, но кто их знает, эти местные нравы? В подмастерья обычно в этом возрасте и брали. Самой старшей, хмурой смуглянке в хорошем доспехе и с небольшим топориком на поясе, — лет тринадцать.
— В чём будет заключаться состязание? — прошептал я, вглядываясь в молодые лица. Почему-то представлялись они не с мечами, а за школьными партами с большими бантами на головах. Не детское это дело — смерти и грязь походов. Ничего, для того мы и несём прогресс, чтоб изжить мрак и ужас.