- Да уж, считать он умеет, - вздохнул Чичерюкин. - Все просчитал. Действительно, другого такого специалиста нету...
Тетка все интересовалась, кто ей будет зарплату платить и что теперь будет вместо "Кобзы", но нам говорить уже не хотелось. Когда возвратились к вертолету, Карловна задумчиво сказала:
- Если это то, о чем я могу логично думать, то завтра к нам придут прекрасно проинформированные джентльмены из коммерческого банка "Пеликан" и потребуют немедленно вернуть целевой кредит, выданный под конкретные закупки, которые мы исполнить уже просто не имеем возможности. Шесть миллионов. В баксах...
- Ты про проценты забыла, Элгочка... - добавила Белла. - Двенадцать процентиков. Плюс проценты на проценты.
Они и пришли. Правда, не завтра, а дня через четыре, два вежливых мальчика с кейсами, и я вспомнила, что это именно они Восьмого марта вносили ко мне в кабинет громадную корзину с чайными розами и бронзовую статуэтку фавна, играющего на свирели, старинной чеканки, "Е. С. Туманской от банка "Пеликан".
Они были достаточно сдержанны и не стали меня тыкать носом в документы, которые готовил Вадим и которые я подмахнула почти не глядя. Там была в текстах такая почти незаметная загогулечка, набранная мелким шрифтом, в которой говорилось, что банк "Пеликан" вправе востребовать кредит в случае необходимости. Эта самая необходимость, видно, их и припекла. На все про все мне отводилось семь дней.
Зоркие мобилизовала все свои связи и двинула по другим банкам. В смысле перезанять. Но волна была уже пущена, "Система "Т" стремительно теряла лицо, и в одном торговом доме, который запросто мог нас выручить, вежливо поинтересовались, когда у нас отберут и пустят на торги офисное помещение на Ордынке, с гаражом, конечно, и как гараж будет продаваться, со всем автопарком или без.
Мы с Элгой вылетели в Ригу. Мне было жаль Карловну: города, в котором она когда-то жила и который обожала, она не увидела - у нас совершенно не было времени. Мы изъяли из рижского банка все, что оставил и передал мне Сим-Сим в ценных бумагах, чеках на предъявителя, векселях, купчих, документах на недвижимость и в прочей мутоте. Из ящичка в депозитарии я, ко всему прочему, забрала резиновый кисет с камешками. Неотшлифованными, похожими на цветные стекляшки. Я хотела протащить их через таможню в трусах, но Карловна отобрала кисет, сказав, что, если меня прищучат, это будет полный крах всему, а если ее - я еще смогу удержать дело на плаву. И мы обе страшно трусили, когда шествовали мимо таможенников в Риге и потом в Шереметьеве. Но проскочили без проблем. К первому августа на работу стали выходить отпускники, но мы почти всех заворачивали на неопределенное время в новые отпуска, но уже без содержания, и оставляли только тех, кто был действительно нужен и понимал, что, если грохнется Дело, грохнется и он.
В четыре дня я продала все, иногда почти за бесценок, из того, что было за рубежом. Мы выгребли все загашники в нашем мини-банке, пытались заложить электронику, накопившуюся на складах, и тут-то я получила мощнейший удар под дых, потому что Нострик хакерно проломил систему защиты банка "Пеликан" и выяснил, забравшись в файлы банка, что это не банк, а сам Тимур Хакимович Кенжетаев соорудил "Системе "Т" кредитную ловушку. То есть сыграл своими деньгами свою собственную игру. Он давно подкармливал, пас и контролировал эту самую "Кобзу", но при Викентьевне и Сим-Симе провернуть давно продуманную комбинацию не решался. И только я позволила ему сыграть мощно и успешно. Если считать, что за "Пеликаном" стоял Кен, что "Кобза" тоже была фактически уже его, получалось так, что он дал в кредит сам себе свои собственные деньги, ликвидировал "Кобзу", концы которой теперь ни одна собака не сыщет, вернул себе свои же шесть "лимонов" и заработал еще столько же, да еще с процентами, которые "Система "Т" должна была спешно вернуть "Пеликану", то есть ему же.
Иногда мне казалось, что все это его просто развлекает, что он забавляется с брезгливой иронией, наблюдая за тем, как в общем-то еще довольно молодая дурочка пытается тягаться с этим барбосом. Но забавой это все-таки не было. Для того чтобы позабавиться, в людей не стреляют.
И мы вылезли! Выкарабкались! Последнее, что я продала, была уникальная обстановка в доме на территории, включая старинные люстры, царский столовый гарнитур с мозаикой и малахитовое трюмо.
Их купил какой-то араб-дипломат, не то из Кувейта, не то еще из какой-то персидской тмутаракани. В дом на Кипре тоже должны были въезжать новые хозяева, и нашим пришлось вернуться в Москву раньше времени. Мы выстояли!
Я помню это ощущение победы, счастья, почти полета, когда в первых числах августа вся наша шарага собралась на территории, совершенно пустой дом сиял огнями, в кабинете Сим-Сима оставались только стеллажи с книгами, по залам с голыми стенами бродило эхо, от бильярда оставались только отметины на паркете, но впервые я начала понимать, что это уже не посторонние люди. Элга, Белла, Михайлыч, кое-кто из тех, даже имена которых я еще толком не помнила, но непонятным образом образовавшееся единство, наша команда. И даже постоянно брюзжавший и ехидничавший Нострик, коляску с которым детвора, гикая, хохоча, дружно катала по комнатам, уже становился нужным для всех, своим, словом, человеком, с которым можно быть вместе, не опасаясь подлянки и удара исподтишка.
Самое странное было то, что именно в эти дни все накопленное мною, вызубренное вдруг стало оживать, проясняться до прозрачности, и я почти отчетливо видела, как надо будет очищать "Систему" от лишнего, всех этих бесчисленных, в общем-то неподконтрольных фирмочек, обществ и каких-то самоедских контор, которые висли как водоросли на днище корабля, как надо будет отпочковать транспортников, избавиться от этого дикого числа людей, которые привыкли изображать дело, а не делать его, в общем, я больше никого не боялась.
Прежде всего самой себя. Уверовала раз и навсегда - я смогу!
И тут ударило семнадцатое...