Грейс Марлоу, этот образец христианской добродетели, быстро становилась безнравственной женщиной.
Глава 7
– На следующей улице поверните направо. Это как раз за площадью, слева.
Рочдейл повернул, надеясь, что Грейс должным образом впечатлила ловкость, с какой он управляет лошадьми, ведь он провел коляску между двумя большими телегами, ехавшими в противоположном направлении. Большинство женщин, которых он знал, восхищались мужчиной, который может повернуть на одном колесе, не опрокинувшись, или проехать всего в нескольких дюймах от встречного экипажа, и оба эти трюка Рочдейлу удалось с легкостью продемонстрировать во время долгой поездки в Челси.
Однако Грейс Марлоу – не большинство женщин. Или по крайней мере не такая, как большинство женщин, которые появлялись в жизни Рочдейла. Тот тип женщин, которым нравится рисковать, которые считают быструю езду чем-то сродни прелюдии. Такие женщины, от чьих предложений он отказался вчера вечером. Леди Дрейк и Сисели Эрскин обе в прошлом были весьма страстными в постели. Его все еще удивляло, что он отказал им ради одного поцелуя чопорной епископской вдовы.
Добродетельная миссис Марлоу никогда не была бы такой «рисковой», как леди Дрейк, или Сисели Эрскин, или сотни других женщин, которых он знал, но вопреки его ожиданиям она не жаловалась на скорость движения коляски. Он приготовился все время натягивать вожжи и ползти, как старая дева в тележке, если Грейс пожалуется или покажется встревоженной. Вместо этого при первом же намеке на скорость она схватилась одной рукой за ремень, а другой – за шляпку. Он понял это как знак, что она готова ко всему, – только не мог понять, будет она наслаждаться быстрой ездой или стоически терпеть. Он надеялся на то, что такое же отношение сохранится ко всему, что он хотел с ней сделать. Обнадеживало, что она не произнесла ни единого слова жалобы, пока он управлял легкой спортивной коляской так, как ею следовало управлять.
Когда они были вынуждены притормозить у найтсбриджского шлагбаума, он спросил, не слишком ли быстро едет.
– Вовсе нет: – Вымученность ее голоса говорила другое. Он мог бы перевернуть коляску в канаву, но эта упрямица Грейс просто продолжала бы придерживать шляпку и не доставила бы ему удовольствия насладиться ее испугом. – Тут удивительно удобно, – продолжила она, – и езда очень ровная. Полагаю, этот экипаж предназначен для бегов?
Рочдейл так чертовски гордился своей коляской, что с трудом сдерживался, чтобы не лопнуть от собственной значимости. Быстрые лошади и быстрая коляска были одними из первых в списке главных удовольствий в жизни, а эта маленькая красавица создана по его собственному проекту.
– Да, я приказал ее сделать специально для бегов, – сказал он, – и уже выиграл с ней не один забег. Упряжка, конечно, не менее важна. Это две мои лучшие упряжные лошади.
– Признаюсь, я была удивлена, что такую красивую коляску везут не одинаковые лошади, – заметила она. – Но они, кажется, хорошо подходят друг другу.
– Я подбираю лошадей по скорости и выносливости, а не по тому, насколько хорошо они смотрятся вместе. – Он наклонился ближе и понизил голос до соблазнительного: – Но возможно, мне следовало сегодня взять пару одинаковых серых. Под цвет ваших глаз.
Она улыбнулась и тихонько прищелкнула языком, смеясь над его лестью.
Рочдейл думал, что уже разгадал чопорную вдову, но она продолжала подбрасывать ему маленькие сюрпризы. Он ожидал недовольного фырканья или укоризненного стона. А вместо этого получил улыбку.
Успех!
– Вам нужно чаще улыбаться, – посоветовал он. – Вы выглядите еще красивее, когда улыбаетесь. – Что было величайшим преуменьшением, какое когда-либо произносилось. Грейс Марлоу была красавицей, самой настоящей. Он никогда не забудет, как она выглядела на бале-маскараде с распущенными волосами – Боже, какие это были волосы! – и открытой грудью.
Но даже сегодня, в коротком голубом жакете, застегнутом до подбородка, и с волосами, спрятанными под соломенной шляпкой, Грейс все равно выглядела такой же аппетитной, как спелый персик, ожидающий гурмана.
Необходимость держать вожжи в руках означала, что он не может прикасаться к ней так, как ему хотелось, дразня ее руки до тех пор, пока не почувствует, что они потеплели или дрожат. Но Рочдейл позаботился, чтобы его бедро было почти в постоянном контакте с ее бедром. Нужно обязательно держать ее в постоянном ощущении его присутствия, физически. Ухаживать за ней через благотворительность было недостаточно. Самым важным делом было медленное пробуждение ее физической страсти. Он ни в коем случае не хотел, чтобы она забыла, что он мужчина, который целовал ее и который желает ее.
Два поцелуя очень многое рассказали ему о Грейс Марлоу. Она была неиссякаемым источником страсти, так глубоко погребенной, что многие годы либо спала, либо была под строжайшим контролем. Рочдейл не мог не удивляться ее браку. Неудивительно, что епископу захотелось жениться на ней. Юной девушкой она, должно быть, была ослепительной. Старый болван, наверное, только раз взглянул на нее и напрочь потерял голову. И вся эта прекрасная юная плоть была потрачена впустую на старого дурака в два с лишним раза старше ее.
Никогда не поймешь этих надутых индюков в сутанах, которые читают проповеди о грехе прелюбодеяния. За закрытыми дверями они могли быть безразличными любовниками, полными ненависти к самим себе за то, что поддаются животным желаниям, или, напротив, жестокими к женщинам, в которых видели воплощение искушения. Старый Марлоу был крепким мужчиной, который выбрал себе в невесты прекрасную юную девушку. Он уже вырастил детей, так зачем брать молодую невесту, кроме как согревать его постель?
Как ни отвратителен ему был епископ, Рочдейл сомневался, что самодовольный старый болтун был жестоким мужем. В таком случае сдержанность Грейс была бы совсем другого рода, основанная на страхе. Он не видел в ее глазах такого страха – только шок и смущение – и готов был биться об заклад, что шок основывался на ее собственном физическом ответе, а не на простом гневе на поступки пресловутого распутника. Поэтому она либо была потрясена, ощущая чувственное влечение к мужчине, который не был ее мужем, или просто изумлялась, что вообще ощутила его.
Вероятнее всего, и того и другого понемногу. Он бы поставил всю свою конюшню на то, что Марлоу никогда не позволял ей проявлять страсть. Наверняка он не снимал с себя ночную рубашку и заставлял ее лежать под ним молча и совершенно неподвижно. Несколько сильных толчков, и он перекатывался с нее, не заботясь о ее наслаждении. После этого он, наверное, гладил ее по голове и благодарил за удовлетворение его низменных инстинктов.
Конечно, он мог ошибаться насчет Марлоу. Но Грейс явно не привыкла порождать чувственное желание. Требовалось очень мало, чтобы разбудить этот нетронутый источник страсти, честно говоря, вообще никакой ловкости. И именно это и пугало ее, Рочдейл был в этом уверен.
Чтобы выиграть пари, ему нужно избавить ее от этого страха, научить ее принимать свою чувственность как должное. Теми двумя поцелуями он добился успеха. Но Грейс все еще не доверяла ему, а это жизненно необходимо для финальной капитуляции. Сегодняшняя поездка в Челси послужит, как он надеялся, двум целям: Грейс не только поймет, что можно доверять ему, но и начнет доверять себе.
Ее вцепившаяся в ремень рука, когда они летели по лондонским улицам, и намек на улыбку сказали Рочдейлу, что он, пусть и медленно, продвигается к обеим целям.
Всякий раз, когда движение заставляло их притормаживать, было вполне естественно начинать разговор, Рочдейл побуждал ее говорить о благотворительности и планах на будущее. Он ни разу не упомянул ни поцелуи, ни стихи из Библии или пари. Он не спрашивал, занимался ли когда-нибудь старый Марлоу с ней любовью по-настоящему. Чтобы не смущать ее, он позволял говорить в основном ей, а сам лишь подбрасывал вопросы о работе, проводимой в Марлоу-Хаусе. К тому времени, когда они увидели здание, Рочдейл уже знал об этом проклятом месте больше, чем когда-либо хотел знать.