Моутон услышал этот вздох и догадался, о чем подумала его воспитанница. Если бы он мог говорить, то объяснил бы этой глупышке, что в невинности нет ничего постыдного и что не стоит приносить в жертву свою девственность только для того, чтобы наказать леди Кэтрин.
Если бы он мог говорить, то рассказал бы о Сарит и о том, какое счастье могут испытать мужчина и женщина, когда в их сердцах пылает огонь любви. Это ничуть не похоже на жалкие игры в темной хижине, напоминающие спаривание животных.
Но Моутон не мог говорить. Двадцать лет назад воины визиря ворвались в деревню недалеко от Тарса. Им нужны были евнухи для гарема великого султана. Их привлек рост Моутона и его устрашающий вид. Несчастного схватили, перерезали голосовые связки и кастрировали. Это произошло на глазах у его возлюбленной Сарит. Когда остановилось кровотечение и стало ясно, что Моутон останется жив, его погрузили на корабль и отправили во дворец султана в Константинополь. Он бы и по сей день прислуживал там в серале, если бы во время плавания корабль не захватили пираты. Это была единственная вылазка Моргана в Средиземное море, и Моутон не уставал благодарить Аллаха за такое чудо. Он лишь мгновение колебался, когда Бо Билли зычно выкрикнул: «Кто со мной?!» Но уже в следующий миг великан перепрыгнул на борт пиратского судна и сам пустил первую торящую стрелу, чтобы поджечь парус на корабле турецкого визиря. В тот день Моутон поклялся служить верой и правдой тому, кто дал ему свободу. Долгие годы его жизнь и шпага принадлежали Бо Билли, и Моутон ни разу об этом не пожалел.
Впрочем, Моутону так и не удалось уйти от своей судьбы, хотя гарем, который ему пришлось охранять, состоял всего лишь из одной женщины. Но эта женщина была для него дороже всех сокровищ Востока.
Бросив ласковый взгляд на Блу, уверенно шагавшую рядом с ним, Моутон мечтательно улыбнулся. Он так гордился необыкновенной грацией и благородным обликом Блу, как будто сам произвел ее на свет. Моутон хорошо понимал Бо Билли. Он и сам желал для своей воспитанницы лучшей жизни. Да-да, ей следовало отправиться в Англию, потому что именно там ее место. Они уже подробнейшим образом обсудили это вместе с Бо Билли и Месье. Но им так не хотелось расставаться с Блу, что сначала было решено отправить ее на остров Сент-Джордж в самом дальнем конце Бермудского архипелага. Увы, от этой затеи пришлось отказаться. Ведь жизнь на острове Сент-Джордж вряд ли оказалась бы намного лучше здешней, а тамошнее поселение лишь с большой натяжкой можно было назвать городом.
Нет, Блу следовало отправиться к матери. Только там у нее будет достойная жизнь. Леди Кэтрин проследит, чтобы у ее дочери были такие же красивые платья, как те, которые людям Бо Билли иногда доводилось доставать из сундуков, взяв на абордаж какое-нибудь богатое судно. Их дорогая девочка будет жить в каменном доме со стеклянными окнами, в таком же, как на картинках в книжках Месье. И леди Кэтрин устроит ее брак с каким-нибудь толстосумом. У него будет множество роскошных карет, и он будет хорошо обращаться с Блу и никогда не станет бить ее – пусть даже она иногда этого и заслуживает.
Вспомнив о леди Кэтрин, Моутон невольно нахмурился. Как она примет Блузетт? Как отнесется к дочери, которую видела в последний раз еще младенцем? Письмо Бо Билли, написанное Месье, будет для нее как гром среди ясного неба. Должно быть, она придет в ужас, оттого что ей не оставили никакого выбора. В письме говорится, что Месье располагает документальным свидетельством о браке, заключенном между Бо Билли и леди Кэтрин, и что он, Месье, готов передать эту бумагу лондонским газетам, если Блу не будет оказан достойный прием или если с ней будут дурно обращаться. То, что означенный документ являлся фальшивкой, не имело значения. Его публикация все равно привела бы к грандиозному скандалу.
– Это «Уильям Портер», – сказала Блу, когда они взобрались на дюну и смогли разглядеть бухту. – Я не видела прежде этого судна.
Девушка невольно ускорила шаг. Ее спутник от нее не отставал, и вскоре они добрались до лагеря и шагнули в тень кедров, чьи серебристые ветви сплетались высоко над землей, образуя шатер. Неподалеку, напротив огромной хижины, где собирались все обитатели острова, когда Бо Билли произносил речь, росло высоченное каучуковое дерево, дававшее еще более густую тень.
Вокруг общей хижины теснилось множество маленьких лачуг, принадлежавших местным жителям. Эти крохотные домики с крышами из пальмовых листьев были скрыты от посторонних глаз буйными зарослями папоротника и густыми кустами олеандра и дикой розы. Между ними и общей хижиной размещались кухня, погреб с припасами и огромный чан для сбора дождевой воды.
Но главной достопримечательностью здесь считались пакгаузы на верхней оконечности острова – то были единственные каменные строения на Морганз-Маунд. Когда люди Бо Билли доставали что-нибудь стоящее со дна моря, находки тотчас же отправлялись в пакгаузы. Когда тем, кто промышлял морским разбоем, нужно было срочно избавиться от награбленного, они привозили свое добро к Бо Билли, и не было места надежнее, чем его знаменитые пакгаузы. А кое-кому из любопытствующих пришлось расстаться с жизнью из-за того, что они слишком близко подобрались к каменным стенам хранилища.
Блу заметила на берегу двух доверенных людей Бо Билли – они открыли двери ближайшего пакгауза. Значит, «Уильям Портер» должен вот-вот причалить. Девушка ступила на пристань и стала рядом с отцом.
– Почему ты так уверен, что «Уильям Портер» доставит товар, который стоит купить?
Бо Билли с усмешкой ответил:
– Товар будет замечательный, Малышка, сама увидишь. Да и как может быть иначе, если сам Герцог за штурвалом?
– Герцог?
– Для нас большая честь, что он решил наведаться к нам на Морганз-Маунд. Думаю, что на сей раз я сумею неплохо заработать.
Покосившись на отца, Блу поняла, что он уже подсчитывает барыши. Дважды в год Бо Билли отправлялся в сторону Северной Каролины и сбывал свои товары на мысе Гаттерас. Охотники заключить выгодную сделку постоянно здесь собирались, чтобы купить что-нибудь из сокровищ знаменитого пирата. Но до этого пакгаузы открывались для состоятельных людей с острова Сент-Джордж. Им первым предоставлялась возможность выбрать товар получше, прежде чем сокровища погрузят на корабль и отправят к берегам Америки. Вот почему на Сент-Джордже закрывали глаза на род занятий Бо Билли и его репутацию. Если бы обитатели этого острова не нуждались так остро в добротных товарах, а Англия не оставляла бы без внимания их смиренные просьбы о помощи, местные власти никогда бы не опустились до торговых отношений с Морганз-Маунд, скорее всего они бы спалили дотла этот рассадник греха. Таким образом, между Морганз-Маунд и остальными островами Бермудского архипелага установилось своего рода перемирие: пока Бо Билли позволяет состоятельным людям с Сент-Джорджа покупать у него часть товаров, его не трогают.
– Кто такой этот Герцог? – спросила Блу. Она легонько толкнула отца локтем и протянула руку, чтобы взять у него подзорную трубу.
Немного помедлив, Бо Билли передал дочери трубу, и девушка принялась настраивать ее, чтобы рассмотреть приближающийся корабль. Наконец ей удалось увидеть лицо человека за штурвалом, и у нее перехватило дыхание: ей еще никогда не приходилось видеть такого красивого мужчину. Подбородок и щеки красавца были гладко выбриты, а над верхней губой красовались роскошные, тщательно ухоженные усы. Его волосы казались такими же черными, как и ее собственные, но были стянуты не пеньковой бечевкой, а шелковой лентой. И у него были чудесные серые глаза – таких Блу еще никогда не доводилось видеть.
«Его глаза похожи на серебряные дублоны», – подумала Блу. К тому же на лице незнакомца не было ни шишек, ни шрамов, ни багровых пятен от неумеренного потребления грога. Не было и отвратительных красных прожилок – лицо этого человека покрывал темный загар, а кожа казалась гладкой, как у женщины. Но больше всего девушку поразили губы Герцога; глядя на его губы, она чувствовала, как по ее телу разливается тепло. Это ощущение казалось ей совершенно необычным… и пугающим. Блу окинула взглядом статную фигуру Герцога, и странное ощущение усилилось. Она закусила губу и тихонько вздохнула.