Должно быть, во всем виновата обстановка в клубе. Комнаты с глубокими кожаными креслами и диванами, хрустальные бокалы на столах, хрусткие свежие газеты и бронзовые подставки для сигар – все было воплощением комфорта. Низкие потолки, обшитые коробчатыми панелями, и толстые персидские ковры на полу приглушали звук и способствовали приватным беседам. Главный холл и игровой зал были обставлены более вычурно и броско, почти театрально, с таким количеством позолоты, от которого покраснела бы и барочная церковь. Здесь посетители клуба общались друг с другом, играли, развлекались, а в комнатах за столами, уединившись по двое-трое, сильные мира сего обсуждали бизнес и политику. И порой, неведомо для всей остальной страны, в какой-нибудь из этих комнат определялся дальнейший курс империи.
Во время разговора Уэст мимоходом отметил, что понимает, почему многие так охотно доверяются Тому Северину: он не судит, не читает нотаций, не пытается переубедить, ни на что не уговаривает, ни от чего не отговаривает – просто слушает. Тома невозможно шокировать. И пусть он способен на самые бесчестные поступки и самый циничный обман – в разговоре по душам всегда говорит то, что думает.
– Я тебе скажу, в чем твоя проблема, – объявил наконец Северин. – В чувствах.
Уэст замер, и стакан с бренди так и не дошел до рта.
– Хочешь сказать, у меня, в отличие от тебя, они есть?
– У меня тоже есть чувства, но я не позволяю им вставать у меня на пути. Будь я на твоем месте – просто женился бы, потому что так лучше для тебя. Тебе нужна эта женщина. А что лучше для нее – да какая разница? И с какой стати тебя так волнует будущее ее детей? Это, в конце концов, их дело – какими становиться… хорошими или никчемными. Пусть сами решают, когда вырастут. Лично я полагаю, что быть плохим выгоднее. Все мы знаем, что скромные да тихие землю не наследуют, – вот почему я стараюсь таких на работу не брать.
– Надеюсь, тебе никогда не придется воспитывать детей! – искренне сказал Уэст.
– Почему, рано или поздно придется, – возразил Северин. – Надо же кому-то оставить свое состояние. Так лучше собственным детям, чем кому попало: твоя плоть и кровь – почти что ты сам.
Слушая Северина, Уэст заметил краем глаза, что кто-то вошел в комнату, внимательно взглянул в их сторону, а затем направился к ним. Уэст поставил стакан и смерил пришедшего холодным оценивающим взглядом.
Незнакомец. Молод, хорошо одет, но бледен и покрыт испариной, словно перенес какое-то тяжелое потрясение и теперь ему остро нужно выпить. Уэст, пожалуй, не отказался бы ему налить, если бы не тот факт, что в руке незнакомец держал револьвер и целился ему в голову. Ствол револьвера заметно дрожал.
Вокруг началась суета: все больше посетителей клуба замечали оружие, и все громче звучал взволнованный гул, а соседние столы и кресла стремительно пустели.
– Ты, самодовольный ублюдок! – нетвердым голосом выкрикнул незнакомец.
– А вы к кому именно обращаетесь? – поинтересовался Северин, отставляя стакан. – Эти эпитеты подходят нам обоим. Кого из нас вы хотите пристрелить?
Но незнакомец, кажется, даже не расслышал вопроса. Его внимание полностью сосредоточилось на Уэсте.
– Ты настроил ее против меня, хитрый лживый змей!
– Это определенно про тебя, – заметил Северин, повернувшись к Уэсту. – Кто это такой? Ты переспал с его женой?
– А черт его знает, – мрачно ответил тот. При виде нацеленного на него оружия следовало бы испугаться, но сейчас он был даже на это не способен. – Курок взведи, – сказал он незнакомцу, и тот немедленно последовал его совету.
– Не поощряй его, Рейвенел, – посоветовал Северин. – Стрелок из него, похоже, никакой: вдруг промахнется и попадет в меня? – Поднявшись, он направился к незнакомцу, стоявшему от них в нескольких футах, и поинтересовался: – Вы кто такой? – Ответа не было, и Северин повторил настойчивее: – Прошу прощения, не будете ли так любезны представиться?
– Эдвард Ларсон, – бросил молодой человек. – Не подходите! Меня все равно повесят, так что я ничего не потеряю, если пристрелю вас обоих!
Уэст не сводил с него глаз. Черт его знает, как Ларсон его здесь нашел. Но, мать честная, в каком он виде! Пожалуй, хуже всех в клубе, если не считать самого Уэста. Ларсон был чисто выбрит, пожалуй, хорош собой, пусть и по-мальчишески, когда не сходил с ума от ярости и отчаяния. Что с ним стряслось, догадаться нетрудно: Феба, узнав о его проделках, дала от ворот поворот и лишила всех надежд. Так что они с Ларсоном, можно сказать, товарищи по несчастью.
– Так стреляй, чего тянешь, – пробормотал он, снова взявшись за стакан.