Герцог повернулся к нему, вскинув бровь:
– Похоже, что так. А что, вам чего-то не хватает?
Над этим вопросом Северин задумался всерьез и наконец ответил:
– Нет, у меня есть все, что только можно пожелать.
Уэст на прощание помахал ему рукой и пошел следом за Найалом. Портье был в форме столь глубокого синего цвета, что она казалась почти черной. Никакой позолоты, никаких украшений – лишь тонкая плетеная черная кайма на отворотах пиджака и на вороте и манжетах белой рубашки. Просто, строго, с достоинством – и покрой такой, чтобы не стеснял движений. Словно униформа для убийцы.
Они прошли сквозь неприметную дверь и поднялись по узкой темной лестнице. На верхней площадке Найал открыл дверь, оба оказались в роскошно обставленной прихожей, потолок которой был расписан ангелочками и облачками. Распахнулась еще одна дверь и пропустила их в прекрасные покои с бледно-голубыми обоями и коврами мягких, приглушенных тонов, белой с золотом мебелью.
Уэст подошел к ближайшему креслу и тяжело опустился туда. Кресло с бархатной обивкой оказалось глубоким и очень мягким. И как здесь тихо! Откуда такая тишина в гуле и гаме ночного Лондона, в доме, где на первом этаже этот чертов клуб?
Найал молча подал ему стакан воды. Поначалу Уэст не хотел пить, но после первого же глотка его охватила страшная жажда и он прикончил стакан за несколько секунд. Найал наполнил его снова, а затем подал Уэсту пакетик с каким-то порошком.
– Сода, сэр!
– Почему бы и нет? – пробормотал Уэст и, развернув пакетик, сыпанул соды на язык.
Подняв голову, он увидел на стене картину в резной позолоченной раме. Это был сияющий красками портрет герцогини с маленькими детьми. Вся группа расположилась на диване: Иво, еще младенец, на коленях у матери, Габриель, Рафаэль и Серафина – по сторонам от нее, а Феба стоит, облокотившись на спинку дивана. Она чуть склонилась к матери: на лице ее играла улыбка, нежная и немного лукавая, словно девочка хотела поделиться с мамой секретом или рассказать на ушко что-то забавное. Уэст знал это выражение: с такой улыбкой Феба смотрела на своих детей. И на него.
Чем дольше Уэст смотрел на эту картину, тем тяжелее ему становилось: свирепые демоны терзали его изнутри. Он хотел уйти, но не мог встать с кресла, словно был к нему прикован.
В дверях возникла высокая мужская фигура. Герцог окинул Уэстона задумчивым взглядом, и тот просипел:
– Зачем к вам приходил Ларсон? Как Феба?
От этих слов лицо Кингстона немного смягчилось, теперь на нем появилось даже что-то вроде сочувствия.
– С моей дочерью все в порядке. Ларсон явился сюда в панике и попытался заручиться моей поддержкой – вздумал просить, чтобы я убедил Фебу выйти за него замуж. Старался изобразить себя в самом лучшем свете, полагая, что я закрою глаза на его отношения с мисс Пэррис, припомнив собственную бурную юность. Нет нужды говорить, что мой ответ его разочаровал.
– Вы сможете помочь Фебе избавиться от его опеки над поместьем?
– Разумеется. Использование опекаемых владений в целях личной выгоды опекуна – серьезное правонарушение. Мне никогда не нравилось, что Ларсон играет такую роль и в личной жизни, и в финансовых делах Фебы, но я помалкивал, не желая навлекать на себя обвинения в том, что вмешиваюсь в жизнь дочери. Но теперь, когда представилась возможность, вмешаюсь и сделаю все, что смогу, прежде чем она снова загонит меня в стойло!
Блуждающий взгляд Уэста вернулся к Фебе на портрете.
– Я ее не заслуживаю.
– Разумеется. И я не заслуживаю свою жену. Жизнь несправедлива: лучшие из женщин достаются худшим из мужчин. – Окинув внимательным взглядом понурую фигуру и осунувшееся лицо Рейвенела, герцог, казалось, пришел к какому-то решению. – Ладно. Сейчас с тобой говорить бессмысленно. Отпускать тебя в таком состоянии тоже нельзя – неизвестно, во что ты ввяжешься на улице. Переночуешь здесь, в комнате для гостей, а утром поговорим.
– Нет. Я поеду к себе.
– Светлая мысль! И что, позволь спросить, тебя там ждет?
– Смена одежды. Бутылка бренди. И полбанки маринованной моркови.
Кингстон улыбнулся:
– По-моему, ты на сегодня замариновался вполне достаточно. Оставайся, Рейвенел. Прикажу Найалу и моему лакею приготовить ванну и пришлю тебе все необходимое – главное, побольше мыла!
Проснувшись на следующее утро, Уэст смутно помнил предыдущий вечер. Он оторвал голову от мягкой подушки, набитой гусиным пухом, и в недоумении заморгал, оглядывая роскошную обстановку спальни. Он лежал на роскошной, удивительно удобной кровати с мягкими белыми льняными простынями, легкими пушистыми одеялами и шелковым покрывалом. Смутно припоминалось, как вчера он принимал ванну, а потом с помощью Найала и пожилого лакея укладывался в постель.